Она что-то знала - Татьяна Москвина

Крупно отужинав вечор, а днём погуляв по столице, Анна с удовольствием зашла в прохладную сень вечной театральной скуки. Она хорошо помнила пьесу Уильямса, где разнообразно и красиво цеплялась за жизнь и погибала нежная стервоза Бланш, стареющая истерическая звезда никому не нужной вечной женственности. По видимости, театральная публика нисколько не изменилась за годы перемен, и всё так же исправно и некстати утыкалась в программки и блаженно поедала прикупленные в буфете шоколадные конфеты в шуршащих обёртках. Но вот реакции публики на сценическое действие были иные, нежели лет двадцать назад.

Тогда несчастная женщина, цепляющаяся за остатки былой привлекательности, психически неуравновешенная, сильно пьющая и врущая, пользовалась безоговорочным сочувствием. Её враг, животный здоровяк Стенли, вызывал скорее отторжение и гнев – зачем же губить слабых, страдающих? Сегодня же симпатии зала были скорее на стороне крепкого, понятного в своей элементарности мужчины. Сложная, особенная женщина раздражала и смешила. Тоже, фря! Марине Фанардиной пришлось немало побороться с публикой за свою Бланш, но она выиграла, победив всех, даже драматурга.

Тоненькая белокурая дамочка, прибывшая в гости к сестре, в убожество неказистого семейного быта, только казалась субтильной куколкой, увядшим вишнёвым цветом, обрывком дорогого кружева. Она была умнее и сильнее всех вокруг.

Она разрушила и разложила обывательское гнёздышко в дым, в гнилые клочья. О, как опасно унижать обделённых физической силой и наделённых силой иного сорта! Они нанесут такой гибельный удар, от которого никакая бычатина защититься не сможет. Марина была пронизана и заряжена яркой, спелой ненавистью изысканного аристократического создания к миру плебейского насилия. Она рассчитанно и зло кружила голову мальчику Митчу, разжигала страсть в Стенли, травила душевный покой беременной сестры Стеллы. Она врала, издевалась, провоцировала, сладострастно притворяясь обиженной и печальной. Насмешливые вздохи и междометия ритмично колебали её коварную, обволакивающую, завораживающую речь, и горели, искрились злые синие глаза – Незнакомка зашла на минутку в кабак, чтобы плюнуть в рожи и улететь. В финале пьесы Героиню сдают санитарам, чтоб те везли её в психиатрическую лечебницу. Марина играла так, что получалось – она сама это и выдумала, чтоб эффектно исчезнуть и навсегда наказать сестру за падение с высоты в грязь пошлого быта. «Я всегда зависела от доброты первого встречного», – знаменитую реплику, обращенную к врачу, Фанардина говорила так, что зал одобрительно смеялся: было ясно, что теперь и в больнице эта Бланш наведёт шороху. «Чистая актёрская победа, – подумала Анна, – ни одного слова не исказив, поменять смысл пьесы! Но какое мощное обаяние, какая гибкость, энергия, а ведь она ровесница Серебринской, стало быть – тут у нас верных пятьдесят шесть лет имеются. Ох уж эти актрисы, из человеческой ли плоти они сделаны? Нет ли тут другого какого материальчику?»

После спектакля, вдоволь покружив по тёмным коридорчикам, внезапно выводящим на разные уровни зазеркалья-закулисья, Анна отыскала гримуборную заслуженной артистки России Марины Фанардиной.

Женщина, к сожалению, всегда женщина, как бы талантлива она ни была! – прибавит он, а мне будет трудно ему поверить…

Ирина Одоевцева. На берегах Невы

Марина уже переоделась в серебристый халатик и сняла белокурый парик: её собственные, светло-пепельные, коротко подстриженные волосы были ей к лицу куда больше, чем мэрилинистые локоны. Она снимала грим и болтала с посетителями – крупной тёткой в малиновом бархатном платье и худосочным юношей; на столике лежали несколько букетов. Анна представилась.

– Ауф! – устало и весело отозвалась Марина. – Оп-ля! Вот, Миррочка и Данечка, смотрите – перед вами образованный человек из Петербурга… я ей, значит, говорю, приходите на пьесу Уильямса, а она мне… рум-пум-пум… знаю, говорит, читала, говорит! Анечка, а это мои друзья – Мирра Львовна, знатный театрал и… ой-ёй… Данечка, будущий театровед. Портрет мой пишет актёрский и «Трамвайчик» видел… Данечка, сколько разочков?

– Четырнадцать, – ответил Данечка голосом ангела.

– Сегодня зал был тяжёлый, – заметила бывалая Мирра.

– Миррочка. а что делать? Зритель глупеет каждый день… Ум-па-па, ум-па… Каждый божий день. Тум-да-ри-да-ри-дам… Скоро человек, одолевший «Мойдодыра», будет считаться интеллектуалом, как же – большая вещь, в стихах… А тут ваще засада, блин! Какая-то психическая тётка заваливается, значит, к сеструхе, а та замужем и с пузом. А тётка уже типа пожила, но чего-то ещё крутит её насчёт мужиков. А у сеструхи мужик такой нормальный, в натуре, конкретный пацан по жизни. И он на неё типа завёлся – не завёлся, я не въехал, а она стала парню одному мозги пудрить… Короче, мутное такое грузилово, я ни хера не просёк! – При этой тираде глаза Марины стали стеклянными, а губа отвисла, изображая мурло самодовольного плебея.

Мирра Львовна хохотнула, колыхаясь бархатом, а Данечка серьёзно сказал:

– Искусная пародийная стилизация современного жаргона.

– Вы интересно играли, необычно, – вставила Анна. – Ваша Бланш очень сильная, умная, она ведь победила всех на самом деле. Но только её сила разрушительная, не добрая…

– Вы поняли? О-ля-ля, Бог человечка-то послал умного. Яшечке спасибо. Как он там?

– Да ничего. Крузенштерна его переиздают, и статью заказали про Минина и Пожарского. Работает.

– Попивает?

– Ну, Марина Валентиновна…

– Да ладно вам, тоже, бу-ру-ру, секрет нашли. В уборную заглядывали театральные люди по делу и просто так, хотя бы оценить, «сколько сегодня у змеищи было букетов». Зашёл и чёрный человек цыганского типа, поцеловал Марине ручку, сказал, что завтра ждёт, ждёт, ждёт.

– Видали? – кивнула Марина. – Это сам Висов. Вот, Данечка ему поклоняется…

– Нет, Марина Валентиновна, это несправедливо. Я только считаю, что…

– Ру-ру-ру, мой ангел, я знаю-знаю, что вы там считаете. Энергия! Новые тенденции! Это у вас, Данюля, невроз новизны. Вот мы пьеску сейчас репетуем, такую глазастую пьеску репетуем… – обратилась она к Анне. – «Инсулин»! Слыхали?

– Видела на афише название, – ответила Анна. – Это про диабетиков?

Мирра, Даня и Марина дружно захохотали.

– Человек из Петербурга! – воскликнула Марина, взбивая на голове свои пепельные перышки. – У них там до сих пор в пьесе «Гроза» есть гроза, а в «Маскараде» – маскарад. Я туда отдыхать езжу. Ох-хо-хо, моя радость, пьеса «Инсулин» – современная трагедия. У мужа-алкоголика и жены-шлюхи двое детей, дочь и сын. Оба подростка наркоманы и притом состоят в интимной связи. Муж контуженный во время теракта, у жены действительно диабет, сын ВИЧ-инфицированный, а дочь случайно убила школьную учительницу. Тут в городе пропадают из-за преступной халатности чиновников разом все шприцы. У семьи остался всего один шприц, о-ля-ля! Каждому нужна инъекция. Итак, что делать? Кому, что и в какой последовательности вкалывать?