Синдром Клинтона. Моральный ущерб - Макс Нарышкин

— Известное дело, — ухмыльнулась секретарша.

— Правда? — обрадовался Куртеев. — А за чем он приезжал?

— Пятько деньги через «Регион» крутит.

Берг снова поправил очки.

— Как это — крутит? — Он было уже воодушевился, но, стоило ему представить, как два раза отучившаяся в МИСИ секретутка будет рассказывать о финансовых махинациях, попридержал восторг.

— Государство финансирует съемки картины Пятько. Дает, там, денег. Ну, два миллиона зеленых, к примеру. В их договоре значится, что он будет снимать фильм полтора года. Пятько начинает съемки по сценарию с того места, где малый бюджет, — кабинетные базары, секс, крупные планы, то есть все то, на что уйдет тысяч триста долларов, но без чего в картине не обойтись. И снимает он эти планы год. А в оставшиеся шесть месяцев снимает все остальное, то есть главное. Весь фильм, короче.

— А в чем смысл крутежа? — не понял Берг.

— Смысл в том, что, как только Пятько получает из казны бабки, он миллиона полтора сразу вкладывает в строительство Лукашова. С нуля. Типа как бы инвестор. Лукашов строит дом ровно год. За это время квартиры дорожают в два раза. Через год Пятько отколачивает три лимона и полтора из них — государевы — сразу вкладывает в съемки, а полтора — себе в карман. Ну, делится, понятно…

— С кем?

— Со мной. С кем ему еще делиться? С мэрией — не надо, с лоббистами из федерального агентства по кинематографии — не надо, с Лукашовым, чтобы тот рот держал на замке, — не надо! Остались я и Куртеев. С тобой Пятько делится, Куртеев?

— Нет.

— Все правильно, — кивнула Майя и глубоко затянулась. Дальше она продолжала глухим голосом: — Осталась я одна… Вам еще рассказать что-нибудь из того, за что мне кесарево сечение сделать могут, или ограничимся этим?

— А ты еще что-то знаешь?

— Шли бы вы, ребята, по домам, — погрустнела Майя. — Скучно с вами. Хочется чего-нибудь душевного, теплого. Не вас, дебилов, послушать, а стихи какие-нибудь… Чтобы тронули. Да разве вы… — Она махнула рукой. — Задрали вы все, суки.

— Ну, стихи-то я вам могу почитать, — Берг потрогал очки. — Что вы о нас так… Мы тоже культурой не обнесенные. Хотите что-нибудь из моего раннего?

Майя с тоскою посмотрела на него и стряхнула пепел. Берг принял это за согласие.

— Консультант Куртеев меж берез и сосен как жену чужую засосал 0,8. Вам нравится? Это я в «Артеке» сочинил, на п-прилив глядя.

— Я и говорю — шли бы вы отсюда, — и она зевнула.

Переглянувшись с уставшим от сержантского юмора Куртеевым, профессор поднялся, и оба они направились к выходу.

— Майя, закрой дверь, пожалуйста.

В машине, когда Тихон включил двигатель, замигала магнитола, и сразу и в тему загрохотала «АББА». Куртеев дотянулся до клавиши, приглушил звук и стал тереть лицо ладонями.

— Я с ума схожу… Я не видел ее с самого утра…

Берг недружелюбно покосился на спутника. Он не видел Вику уже трое суток. Разница в возрасте при одних и тех же обстоятельствах, давивших на сердце, позволяла Бергу выглядеть менее сломленным. Профессор, пользуясь тем, что никакого плана нет и теперь совершенно неясно, куда ехать, стал думать о том, какую роль в цепочке «Лукашов — Пятько» играла Вика. Понятно, что она приходовала средства, выделенные на съемки (если вообще стоит принимать во внимание рассказ Майи), но знала ли она, что этот приход по сути криминален? «Скорее всего, да, ей было это известно». Подумав так, Берг едва заметно покачал головой, не согласившись с этим своим первым выводом. Вывод пришел ему в голову, поскольку профессору было хорошо известно: обманывать в офисе президент может кого угодно — начальников отделов, совет директоров и даже своих заместителей. Но только не бухгалтера. И речь не только о Лукашове. Причина таких доверительных отношений кроется в профессионализме финансистов. Скольких бы пядей во лбу ни был президент, он никогда не будет соображать в ажуре бухгалтерии так же хорошо, как его главный финансист. Если только президент — не бывший бухгалтер. Обмануть бухгалтера — это обеспечить его ошибку и свой финансовый провал. Глупо обманывать человека на его поле, поэтому главбух — первый из числа присных президента. Главбух знает все. Именно поэтому почти всегда первым берут бухгалтера, а уже потом — президента. Хорек без курицы — не хорек, а президент, взятый без бухгалтера, взятым не считается. Уверенный в этом, Берг и пустил первой своей мыслью мысль о том, что Вика может быть замешана в совместной трудовой деятельности Лукашова и Пятько. Быть может, не прямо замешана, косвенно: в конце концов, ей должно быть безразлично, кто и каким образом инвестирует проекты Лукашова. Ее дело — приводить в порядок бухгалтерию.

И вот тут-то Берг и покачал головой, позволив усомниться в только что разложенных по полочкам выводах. Он едва не забыл о том, что Вика — не главный бухгалтер . Вика — заместитель . В данном случае — не финдиректор, а его зам. А потому концессионерские мероприятия Лукашова и Пятько могли до поры оставаться для нее делом незаметным. Ее задача — выводить правильные арифметические действия. Пусть Щазов нравственные и правовые вопросы регулирует, за то и получает пять тысяч долларов… И Бергу пришла в голову мысль, что в какой-то момент деятельность этих двоих — Лукашова и Пятько перешагнула черту, разделяющую законность со вседозволенностью. И Вика тотчас почувствовала подвох. И когда это случилось? В тот момент, когда Щазов был то ли в отпуске, то ли в командировке, то ли на лечении — выяснять у него себе дороже, а Лукашов с Потылицыным, сукины сыновья, не объяснили. Не сказали, почему Щазова нет и все дела его вершит Вика. И надо же было так случиться, чтобы все совпало по времени и в пространстве — и Пятько снова деньжат в виде государственной поддержки срубил, и Щазов убыл (черт знает, по какой причине). И деньгами пришлось заниматься Виктории Золкиной. И такое впечатление складывается — Берг готов был даже поклясться, — что это не случайно совпало. Он вспомнил Щазова и похвалил Лукашова за сообразительность. Если его финдиректора кто и возьмет за шиворот, то грош цена такому, простите, взятию. Щазов как дурак запрется сам в себе и развешает вокруг таблички, которые впору вешать МТС в своих офисах: «Мы не знаем, что такое „Билайн“. „Мегафон“ — устройство для усиления звука». А хотите о чем-нибудь поговорить со мной, Щазовым, милости прошу. Поболтаем от души.

Размышления его прервал телефонный звонок. Поначалу Берг даже не понял, что это сигналит его трубка. Из оцепенения его вывел лишь окрик Куртеева: «Вы что, оглохли?» Берг выхватил из кармана пиджака телефон и прижал к уху. Звонил, как понял из начавшегося разговора Тихон, Буля. И звонил, видимо, не для того, чтобы сообщить, что его визит в «Сафис» срывается внеплановым дежурством по городу. Берг сидел и своим неразборчивым почерком, который был хорошо знаком Куртееву всего по одной фразе: «Не зачтено», что-то торопливо царапал «Паркером» в блокноте. Закончив конспект, Берг похвалил приятеля за очередное подтверждение неугасающей дружбы, тлеющей, как теперь было видно, не только на приятных воспоминаниях молодости, и сунул трубку в карман.