Книги онлайн и без регистрации » Детективы » Имя врага - Ирина Лобусова

Имя врага - Ирина Лобусова

Шрифт:

-
+

Интервал:

-
+

Закладка:

Сделать
1 ... 17 18 19 20 21 22 23 24 25 ... 72
Перейти на страницу:

И вдруг на этом фоне возникло дело о представителях этой самой интеллигенции, которые за свои произведения добровольно избрали тюрьму. Это дело обсуждала вся страна. Ведь это был невероятный прецедент для советской власти: два писателя, которые за свои убеждения были готовы идти в лагеря…

Отношение к новому руководству представителей той самой интеллигенции, которые могли и позволяли себе высказываться свободно, стало определяться в связи с делом Синявского и Даниэля. Возможно, это стало обостренной реакцией общественности на этот арест, а затем и на сам процесс и было связано с тем напряженным ожиданием перемен — к лучшему или к худшему, которое охватило либеральную интеллигенцию после ухода Хрущева.

События, начавшиеся с ареста двух писателей, ускорили и усилили резкое разграничение в общественной среде. Именно этот процесс получил наиболее широкую огласку — несмотря на то что это было не первое уголовное дело на литературной почве.

В деле Синявского и Даниэля пересеклось множество путей, когда более свободные литераторы пытались обойти цензуру. Это были публикации за рубежом и в самиздате, борьба за отмену цензуры, да и просто уличные выступления молодых поэтов… Но рост литературного свободомыслия перерос в политическое потому, что средний слой советского общества почувствовал, что у него — вдруг полностью — отнимают уже завоеванный им уровень свободы.

Ситуация с Синявским и Даниэлем была куда жестче, чем с поэтом Иосифом Бродским. И это подтверждало самые мрачные прогнозы, возникшие в литературной среде в связи с переменой правления в стране.

Андрей Синявский был арестован 8 сентября 1965 года. Юлий Даниэль — 12 сентября. Это стало продолжением давления на литературу, начавшегося еще при Хрущеве. Но инициаторы процесса шли на неизбежный скандал, хоть и знали, что после этого скандала с Пастернаком и Бродским последствия будут самыми негативными, поскольку считали, что другого выхода просто нет.

Все было просто. Если писатели смогут свободно печатать свои произведения за границей, советский режим получит сразу два болезненных удара — запад сможет ссылаться на мнение статусных представителей интеллектуальной советской элиты, которые жестко критикуют советскую действительность, а советские писатели станут абсолютно неуправляемыми и начнут шантажировать издательства тем, что если им откажут в публикации здесь, у себя, в советской стране, то они отдадут свои произведения на запад. Остановить возможность мыслить по-другому было необходимо хотя бы на этом рубеже.

«Разоблачение» Синявского и Даниэля последовало внезапно. Если Пастернак пытался издать свой роман в Советском Союзе и при этом натолкнулся только на жесткое сопротивление, а потом передал рукопись зарубежному издателю, то Синявский и Даниэль годами публиковали свои произведения на западе. И при этом продолжали работать — Даниэль был переводчиком, а Синявский — литературным критиком и литературоведом.

Если писатель, столкнувшись с критикой в СССР, публиковался в западных странах, это вело к полной потере контроля над ним. Эффект независимости мог дать глубокие ростки и был очень опасен.

Тем более он стал невозможен, когда советская литература одержала долгожданную международную победу: роману Шолохова «Тихий Дон» была присуждена Нобелевская премия. И автор, который был писателем «своим», прикормленным, отправился за премией как пропагандист социалистического режима.

С первых же судебных заседаний над Синявским и Даниэлем стало ясно, чем обвиняемые вызвали столь резкое раздражение. Это была мера, равнявшаяся глубине всего осмысления социального устройства советской страны. Они критиковали не отдельные недостатки, не какие-то упущения и недочеты, а всю командно-административную систему в целом.

То, что писатели пострадали совсем не за то, что им инкриминировали, стало понятно сразу. Обвинение в терроризме, которое присутствовало на процессе, казалось какой-то глупостью, какой-то бессмысленностью.

На самом деле в их произведениях власть увидела всю глубину осознания пагубности системы. И они действительно смогли разбередить рану сталинского прошлого, отождествив сталинский террор со всем коммунистическим проектом советского общества.

Тем более, что в своем произведении «Говорит Москва» Даниэль фактически утверждал, что убийства могут возобновиться в любой момент — по отмашке правительства.

Но после XX съезда за это уже нельзя было посадить. И тогда было принято решение докопаться. Для этого были нужны литературоведы. И вдруг выяснилось, что общество интеллектуальной элиты расколото. Огромная часть людей творческих профессий — совсем не с властью, ведь она, власть, покусилась на самое святое — на свободу творчества.

Однако чиновники от литературы всегда были готовы. Только вот качество их критики оставляло желать лучшего. Одна из критиков, к примеру, в миролюбивых произведениях Даниэля обнаружила «фашистские взгляды автора». Еще один критик нашел «терроризм, призыв к классовому терроризму». Так что суд получил благодатную почву сосредоточиться на более легко доказуемом «криминале».

Власть уцепилась за то, что было написано между строк, предъявив в качестве доказательства то, что было написано не всерьез. Она поняла, что писатели уже открыто выражают к ней ненависть. Но ненависть — это эмоция, ее сложно доказать и подвести под необходимую уголовную статью. Для того, чтобы это сделать, нужна была откровенная клевета, и она легко нашлась.

Общество вступилось за писателей решительнее, чем за Бродского. В защиту арестованных собирали подписи, впервые за десятилетия вышли уличные демонстранты с требованием открытого суда.

После демонстрации дело уже нельзя было замалчивать. Официальная кампания была развернута в январе 1966 года по всем правилам — отзывы ученых, возмущенные отклики читателей, клеймящих предателей и двурушников, — ведь писатели действительно писали под псевдонимами.

Отличное от этого мнение не попадало на страницы официальных изданий, однако становилось известно заинтересованным людям и растекалось по всем городам, где любили литературу. Постепенно, по каплям, не сразу, очень медленно, но попадало туда…

И здесь тоже началось открыто проявляться двоемыслие, когда на кухнях говорили одно, а в газетах писали другое. Например, то, что написал математик Ю. Левин в письме в редакцию газеты «Известия»: «Никаких попыток ревизии основ советской государственности, что и означало бы антисоветский характер этой литературы, ничего этого невозможно отыскать в произведениях Синявского и Даниэля, которые писали под псевдонимами Терц и Аржак, при всем желании».

У тех, кто пытался выполнить госзаказ и «заклеймить», к писателям были свои претензии. В методе критического реализма они увидели чернуху. Так, «Известия» писали: «Оба выплескивают на бумагу все самое гнусное, самое грязное. Если девушка — секретарь в редакции газеты, то она девчонка, доступная любому корректору».

Среди защитников Синявского и Даниэля были такие видные писатели, как К. Чуковский, И. Эренбург, В. Шкловский, В. Каверин, М. Шатров. Они пытались доказать абсурдность суда, называя процесс фантасмагорией. Тщетно — в советском обществе фантастика являлась не абсурдом, а прогнозом.

1 ... 17 18 19 20 21 22 23 24 25 ... 72
Перейти на страницу:

Комментарии
Минимальная длина комментария - 20 знаков. В коментария нецензурная лексика и оскорбления ЗАПРЕЩЕНЫ! Уважайте себя и других!
Комментариев еще нет. Хотите быть первым?