Ловцы душ. Исповедь - Елена Богатырева

«Пусть новые страны также уразумеют мощь обращения чистого сердца. Пусть поймут — лживость мыслей является препятствием к достижению обращения духа».

Вот те на. Женя тоже захотела работать. Она устроилась в школу и теперь каждый день ни свет ни заря уезжает с Андреем на лошади в поселок. Я машу им вслед рукой, возвращаюсь домой, чтобы поспать еще часик до того, как проснутся все. Сеня с энтузиазмом отнесся к Жениной работе. Он говорит, что именно учитель — та фигура, которая способна нести свет. Говорит, что мы заняли еще одну ключевую позицию в деле распространения учения об агни-йоге…

Единственный, кто меня огорчает, — Лешка. Он вот уже несколько дней бросает на меня странные взгляды, но все это время я делала вид, что ничего не замечаю. А вчера, проходя мимо меня, нагнулся ко мне и шепнул: «У меня такое чувство, что ты прикидываешься слепой из последних сил…» Было неприятно. Не ожидала от него ничего подобного. Мне казалось, все глупости мы оставили далеко за пределами этой священной страны, что ревность и зависть давно покинули нас. А вот — нет. Трудно изжить низкие мысли.

Вечером я рассказала об этом Жене. Она уставилась на меня так, словно я с луны свалилась. Разглядывала долго и улыбалась с жалостью. А потом сказала: «Просто я больше не сплю с ним». Фраза разорвалась между нами, оставив воронку. Мне было не по себе, так, словно Женя только что призналась в обратном, мы никогда не были с ней особенно близки, а потому такая откровенность меня шокировала. Но с другой стороны, это ведь говорит о том, что и Женя изменилась. Она перестала лгать. Хотя этот разговор меня не только не успокоил, но и поселил в душе неприятное чувство чего-то обыкновенного, чего-то такого, в чем мы варились в прошлой жизни и от чего, казалось, избавились здесь…

Андрей в последнее время стал раздражительным и каким-то нервным. Вздрагивает от каждого шороха, пугается собственной тени. А на все вопросы отвечает только одно: у него очень напряженная работа. Сеня ходит в прострации. С последней почтой ему пришло несколько писем, все, касающиеся работы, которая именно сейчас требует его немедленного возвращения. Все мы в некотором замешательстве, потому что не знаем, что же в конце концов он решит, неужели это конец? Коротенькое лето надежд, маленькая игра без продолжения?

Сеня собирает чемоданы. Он объявил нам твердо, что едет только затем, чтобы уволиться с работы и вернуться. Мы не должны волноваться. Не должны менять заведенного порядка. «В конце концов, некоторая самостоятельность вам не помешает», — улыбается он. Андрей резко отворачивается, чтобы никто не видел гнева в его глазах, но так получается, что отворачивается он в мою сторону. И я вижу. И даже понимаю его.

Собственно, своим пребыванием здесь мы в первую очередь обязаны Андрею. Он кормит нас, привозит продукты, рубит дрова, заканчивает строить баню вместе с Дмитрием. Но с другой стороны — мы ведь ехали сюда за призраком Рериха, рассыпающим искры надежд, мы мечтали о духовном возрождении, а не о том, чтобы выращивать картошку или рубить дрова. Для этого удовольствия стоило только завести дачный участок… Андрей приносит нам пищу, чтобы поддержать наше тело, а Сеня дает пищу уму, сердцу, душе. Вот о какой самостоятельности он говорит!

Боже, какими тяжелыми стали ночи! То ли убаюкивающее стрекотание цикад поутихло, то ли чаще тревожно шумят деревья от ветра, но без Сени мы совсем обленились и спим до полудня, как кролики. Правда, Андрей с Женей не могут позволить себе такой роскоши. В семь они выезжают на работу. И я, к стыду своему, больше не встаю проводить мужа. Но, кажется, он не в обиде. И даже сам предложил мне не вставать, ссылаясь на то, что прерывистый сон вреден с медицинской точки зрения. Вечно он со своей медициной!

* * *

Нина Анисимовна не заметила, как задремала. В последнее время проводить бессонные, к тому же чрезвычайно напряженные ночи было для нее — в редкость, не то что раньше…

Ей снился Алтай — цветущий поздним летом. Разноцветье трав в человеческий рост. И восемь молодых людей, опьяненных чужой идеей до самозабвения.

Они вряд ли догадывались о простой истине, что последователи любой идеи всегда заходят в тупик или еще куда похуже. Родитель идеи трижды перевернется в гробу, глядя, как его горячие последователи перевирают его постулаты и очертя голову рвутся совсем к иной цели, чем ему виделась…

Нет, они не были безумцами. Они были наивными романтиками и ничего не имели против коммунизма, а только пытались декорировать его идеей веры не в Бога даже, а в силу мысли, способной творить добро.

Низкие облака клубились над отрогами гор. Холмы, поросшие лесом, соседствовали с долинами рек и стальной гладью озер. Нина Анисимовна даже во сне готова была поспорить, что маленький лагерь вряд ли переживет здесь зиму, когда верхушки гор покроются снегом и солнце, помноженное отражением в ледниках, престанет быть снисходительным к ним…

Звонку будильника Нина Анисимовна удивилась, как выпавшему летом снегу. Она смотрела на него рассеянно, пытаясь припомнить, куда же ей так рано понадобилось… Потом ахнула, вскочила, приготовила несколько бутербродов для Николая и, прихватив с собой тетради, отправилась принимать вахту.

Ларису разбудил первый трамвай под окном. Она подскочила на кровати и села. Мысли заметались: то ли ей приснился кошмар, то ли приключился на самом деле. Вспомнила все, и тут же придавило тяжестью — Саша. Детским капризом показались вчерашние страдания. Вчера еще оставалось место сомнениям, предположениям и надеждам. Сегодня не осталось ничего, кроме сухой определенности, выведенной в милицейском протоколе: стрелял из ревности…

Здравый смысл подсказывал ей, что делать ничего не нужно. Что в ее положении любой поступок окажется глупостью и только усугубит ситуацию. Что в голове у нее нет сейчас ни одной здравой мысли, а только отчаяние. Но с другой стороны, именно это отчаяние было настолько полным и настолько непереносимым, что требовало немедленного выхода в любых, пусть самых бессмысленных поступках, о которых она, возможно, скоро пожалеет.

Ей хотелось тут же бросить все дела и бежать искать Сашу. Пусть это будет глупостью, пусть она вскоре пожалеет об этом, но ей нужен был ответ! Хотя какой может быть ответ, когда речь идет о любви? Здесь на все «почему?» — одно «потому». Почему любят дурных и злых, вместо того чтобы любить хороших и добрых? Почему любят убогих и низких, вместо того чтобы расточать жар своей души на достойных? Бессмысленные вопросы.

Лариса позвонила Косте. В его голосе звучали нотки неподдельного счастья. Еще бы: отец был на волосок от смерти, а сегодня ему гораздо лучше. Нужно попробовать уговорить Николая Савельевича лечь в больницу на обследование. Вдруг удастся?

Но если она явится к ним сейчас, в таком подавленном настроении, как бы все не испортить. Мрачный доктор — хуже палача, так говорил их старый преподаватель в училище. Так что сейчас она в хорошие врачи не годится. Придется подождать…