В тени Восходящего солнца - Александр Куланов

6. Признаю только советскую власть и буду работать только на укрепление добытой кровью трудового народа Революции.

7. Мне объявлено, что в случае неисполнения указанного в подписке моя семья будет преследоваться наравне с семьями белогвардейцев и контрреволюционеров.

8. Требую смертного приговора для себя, если разглашу какие-либо сведения и буду действовать во вред советской власти, о чем и подписываюсь...

Подпись: Ощепков»[81].

Текст удивителен по ощущению времени, которое он передает, по жесткости и бескомпромиссности позиции. С высот сегодняшнего дня может возникнуть вопрос: зачем все это было надо Василию Великолепному, который со своим знанием японского языка, дзюдо и связями среди японских военных уж как-нибудь да мог бы устроиться в стороне от войны — хоть в Токио, хоть где-нибудь в японской глубинке? Может быть, мастером вербовки был «товарищ Аркадий» — завагентурой разведки 5-й армии, а в прошлом шеф Василия по большевистской разведке Леонид Аркадьевич Бурлаков? Об этом человеке уже пишут книги историки спецслужб, но я скажу лишь, что вербовщик был на восемь лет моложе Василия, имел два класса образования, а трудовая биография его ограничивалась должностью младшего мастерового. Денег в красной разведке тогда агентам почти не платили. Компрометирующих материалов на Василия Ощепкова не обнаружено. Значит, завербован он был на идеологической основе. Но тут младший мастеровой, каким бы страстным пропагандистом он ни был, ничего не смог бы сделать с Ощепковым, который вырос на каторге, прошел суровую школу в Японии, а до вербовки несколько лет успел прослужить в царской разведке. Нет, не «товарищ Аркадий» завербовал Василия Ощепкова. Работать против японцев его заставили воспоминания о семинарии, которую он во всех документах потом будет именовать «японской школой», воспоминания о триумфе Японии после войны с Россией, о Кодокане и четкое осознание того, как будет строить свои отношения Япония с его родиной в ближайшие годы. Ощепков, проведя полжизни в Японии, понимал, что война будет—не может не быть. И в подготовке к этой войне он сразу выбрал свою сторону баррикад, как и большинство его товарищей. Этот выбор и привел его на родной Северный Сахалин, уже занятый к тому времени японскими — вражескими — войсками.

В центре внимания Ощепкова оказались японские гарнизоны в северной части Сахалина, которые он посещать как кинопрокатчик. По японским законам того времени он обязан был давать в воинских частях бесплатные сеансы и, как разведчик, очень дорожил этой обязанностью. Свободно владеющий японским языком, имеющий опыт жизни в Токио, Василий Сергеевич легко сходился с японскими офицерами, а для солдат выполнял во время киносеансов функции переводчика, растолковывая им содержание кинокартин — по большей части европейских и американских. Почему именно он?

Строго говоря, японский Великий немой никогда немым не был. К 1896 году, когда в эту страну попала первая кинолента, история островного театра уже насчитывала столетия, а его устои были неколебимы. Особенности же подачи материала в жанрах японского театра Кабуки и Бунраку предполагали наличие особой профессии: гидаю или бэнси. Вот, например, как об этом рассказывал современник Ощепкова (может быть, они даже были знакомы) — поэт и переводчик с японского языка, потомственный востоковед Венедикт Март, вспоминая свои путешествия по Стране восходящего солнца в 1918 году: «...Специфически японское кино далеко не “великий немой”. Достаточно сказать, что свежий европеец после просмотра чисто японской картины выходит из кино буквально оглушенным от чрезмерной “нагрузки” барабанной перепонки... При самом входе в японское кино европеец попадает в совершенно отличную от нашей атмосферу. Прежде всего, купленный билетик — дощечка, оказывается, имеет отношение к... обуви посетителя. У входа в зрительный зал вместе с билетами предъявляются и ботинки. В зрительный зал пускают лишь в носках или чулках. В кино, как и в театрах, японцы обычно располагаются целыми семьями, курят, едят, пьют... Японская публика в кинематографе чувствует себя как дома и иногда располагается в ложах чуть ли не на сутки. При оглушительных ударах гонга перед полотном появляется совершенно неизвестный нашему зрителю неизменный персонаж японского кино. Это кинорассказчик, живое либретто кинокартины. Тушится свет, и откуда-то из тьмы неугомонно несется патетическая речь артиста-рассказчика. Параллельно с ходом кинодействия он образно рассказывает его содержание. Японцы, которые с такой жадностью вбирают в себя все иностранное, в то же время на редкость бережно относятся ко всему национальному, к своей старине... Обычные японские картины по характеру и содержанию — героические... Европейские и американские трюки в этих картинах заменяются эпизодами битв, искусных воинственных схваток самураев и пр., причем киноартист для национальных фильмов должен быть обязательно искуснейшим акробатом и исчерпывающе знать древние приемы фехтования, а иногда и весь полный ритуал самурайского харакири...»[82]

Если убрать японскую экзотику, то покажется, что бэнси — это герой Данелия из фильма «Мимино», синхронно переводящий на понятный зрителям язык содержание картины. Но фокус в том, что японскую экзотику из мастерства бэнси убрать как раз и нельзя — не случайно ведь ни в какой другой стране эта профессия не прижилась. В Японии же, наоборот, бэнси были столь же известны и любимы, как и сами актеры. Фильмы, дублированные лучшими бэнси, можно найти в Интернете и сегодня — поверьте, эти немые картины стоит не только посмотреть, но и послушать! Причем при демонстрации особо сложных и популярных лент могли быть задействованы сразу несколько бэнси — вплоть до моделирования своеобразного дубляжа героев фильма вживую. При слабой еще в раннем японском кино роли режиссера именно от бэнси зависел успех проката каждой конкретной картины. Настолько, что на самых лучших бэнси ходили в кинематограф, как на концерт сегодняшних поп-звезд или писателей-сатириков, — послушать их комментарии. А в случае с сахалинскими гарнизонами, где других бэнси попросту не было, Василий Ощепков силою обстоятельств вынужден был стать местной звездой, знаменитостью киноклубов «каторжной столицы». Кстати, а что он показывал и что смотрели японские военные?

Смотрели, прежде всего, детективы, затем — проверенную временем классику. В 1914 году, например, было экранизировано «Воскресение» Льва Толстого, вышедшее в японский прокат под названием «Катюша». Ко времени, когда Ощепков прибыл на Сахалин, хитами стали фильмы Чарли Чаплина. Военным по долгу службы и в связи с особым восприятием мира требовались фильмы патриотические, духоподъемные. Все еще пользовались популярностью после 1905 года хроники прошедшей Русско-японской войны. Озвучивать и эти фильмы приходилось бэнси — представьте себе чувства Василия Сергеевича во время кинопоказов в японских гарнизонах. Причем работать ему приходилось с оглядкой на цензуру в области охраны верноподданнических чувств. Чуть позже, в 1926 году, было даже принято специальное постановление Министерства внутренних дел о сохранении достоинства правящей императорской фамилии, авторитета военных и недопущении эротики и «левизны». Приказ распространялся и на иностранные картины, так что тут бэнси приходилось применять чудеса изворотливости, чтобы донести до зрителей идею какого-нибудь искромсанного цензурой европейского фильма. Именно на иностранные ленты делал упор Ощепков как бэнси-иностранец. Сохранился один из его запросов вразведотдел 5-й армии, в котором он перечисляет фильмы, пользующиеся наибольшим успехом у японских военных: «Подбор сюжетов должен быть следующий: