Эпоха Аттилы. Римская империя и варвары в V веке - Колин Дуглас Гордон

Эдекон сделал это и пришел на пир в дом евнуха. Они подали друг другу правые руки и поклялись через переводчика Бигилу: евнух обещал, что будет говорить не ко вреду Эдекона, а к его большой выгоде, а Эдекон поклялся, что не расскажет о сделанных ему предложениях, даже если не приведет к их цели. Тогда евнух поведал Эдекону, что если тот, приехав в Скифию, убьет Аттилу и вернется к римлянам, то будет вести счастливую жизнь и получит огромное богатство. Эдекон пообещал и заметил, что для этого ему нужны деньги, не слишком много, всего пятьдесят фунтов золотом, чтобы передать их людям, состоящим под его началом, дабы они могли помочь ему в нападении. Когда евнух пообещал немедленно дать золото, варвар ответил, что его самого нужно отправить к Аттиле рассказать о посольстве и с ним должен поехать Бигила, чтобы получить ответ Аттилы касательно беглецов. Он объяснил, что откроет через Бигилу, каким способом можно переправить золото, ибо Аттила станет подробно расспрашивать его и других послов о том, кто сделал ему подарки и сколько денег он получил от римлян, и утаить деньги от тех, кто путешествует вместе с ним, будет невозможно.

Евнуху показалось, что тот говорит разумно, и, приняв совет варвара, он после обеда отослал его и представил свой план императору. Последний призвал Марциала, магистра оффиций, и рассказал ему о договоре с варваром. По необходимости он доверял мнению этого чиновника, ибо магистр был посвящен во все планы императора, ведь ему подчинялись посланники, переводчики и солдаты императорской стражи. Тем, кто составил эти планы и предложения, показалось, что лучше отправить к Аттиле не только Бигилу, но и Максимина в качестве посланника.

Этот человек являлся помощником Ардавурия при заключении мирного договора с Персией в 422 году и при Маркиане должен был сделаться главным управляющим и, следовательно, одним из четырех основных министров государства. Гиббон называет его «мудрым и красноречивым Максимином», он, безусловно, являлся одним из самых способных воинов и дипломатов своего времени.

П. Фр. 8. Когда евнух Хрисафий предложил Эдекону убить Аттилу, император Феодосий и магистр оффиций Марциал, которые строили планы об этих предложениях, посчитали, что лучше отправить послом к Аттиле не только Бигилу, но и Максимина. Они велели Бигиле под видом исполнения обязанностей переводчика делать все, что Эдекон посчитает нужным, а Максимину, который ничего не знал о задуманном ими, передать письма императора. О людях, отправленных в посольство, было записано, что Бигила – переводчик, а Максимин выше Бигилы по положению, человек прославленного рода и советник императора по важнейшим вопросам. Затем было сказано, что человеку, нарушающему мир, не стоит вторгаться на землю римлян. Император добавил: «Я послал тебе семнадцать беглецов в дополнение к уже выданным, поскольку больше нет». Так было сказано в послании. Император велел Максимину на словах передать Аттиле, что последний не должен просить послов высокого достоинства приходить к нему [56] , ибо так не делалось ни при его предках, ни для других правителей Скифии, а вестником в посольство отправлялся любой случайный воин. Для улаживания спорных дел лучше было бы послать к римлянам Онегесия, ибо с тех пор, как Сардика была разрушена, невозможно было ему (то есть Аттиле) прибыть в этот город с человеком консульского звания.

Своими просьбами Максимин убедил меня отправиться с ним в это посольство. И вот мы пустились в путь вместе с варварами и достигли Сардики, находящейся от Константинополя в тринадцати днях пути для путника, путешествующего налегке. Остановившись там, мы подумали, что правильно будет пригласить Эдекона и сопровождающих его варваров на обед. Вслед за тем жители дали нам овец и быков, которых мы зарезали и приготовили трапезу. Во время пира, когда варвары прославляли Аттилу, а мы императора, Бигила сказал, что не следует сравнивать бога и человека, подразумевая под человеком Аттилу, а под богом Феодосия. Тогда гунны рассердились и, разгорячась, пришли в ярость. Однако мы повернули разговор к другим темам, и благодаря дружеским попыткам они успокоились. После обеда, когда мы разделились, Максимин осыпал Эдекона и Ореста подарками: шелковыми одеждами и индийскими камнями [57] .

Дождавшись ухода Эдекона, Орест сказал Максимину, что он умен и весьма благороден, поскольку не обидел их, как люди при императорском дворе. Он говорил, что те, приглашая Эдекона без него на пир, оказывали ему почтение подарками. Эта речь показалась нам бессмысленной, поскольку он ничего не знал о том, что было открыто выше. Он ушел, так и не ответив нам, хотя мы не раз спросили, как и когда он был обойден, а Эдекон почтен. На следующий день, тронувшись в путь, мы рассказали Бигиле, что поведал нам Орест. Тот ответил, что Оресту не следует сердиться из-за того, что к нему относятся иначе, чем к Эдекону, ибо он является слугой и писцом Аттилы, а Эдекон – первым человеком в воинских делах, поскольку он гуннского происхождения [58] и во многом превосходит Ореста. Произнеся это и переговорив с Эдеконом наедине, позднее он сообщил нам, говоря то ли правду, то ли ложь, что передал тому рассказанное и с трудом его успокоил, поскольку тот сильно разгневался.

Приехав в Наисс, мы нашли город брошенным жителями, поскольку его разрушили враги. В христианских приютах обнаружились люди, пораженные болезнью. Остановившись на открытом месте недалеко от реки – ибо каждое место на берегу было усеяно костями убитых на войне, – на следующий день мы прибыли к Агинтею, командиру войск в Иллирии, находившемуся рядом с Наиссом, чтобы передать приказания императора и получить беглецов. Он должен был отдать пятерых из семнадцати, о которых было написано Аттиле [59] . Мы поговорили с ним и условились, что он отдаст гуннам пятерых беглецов, которых пошлет с нами, обойдясь с ними милостиво.

Переночевав, мы отправились от пределов Наисса к Дунаю и вступили в какое-то темное место, где дорога имела множество поворотов, изгибов и извивов. Когда наступил рассвет, восходящее солнце показалось перед нами, хотя мы думали, что путешествуем на запад, так что, незнакомые с местностью той страны, мы закричали, полагая, что солнце движется в обратном направлении и это предвещает удивительные и необычные события. Из-за переменчивости местности эта часть дороги была обращена к востоку.

После такого трудного пути мы вышли к лесистой равнине. Нас встретили варвары-перевозчики и переправили через Дунай на лодках, которые они делают сами из одного дерева, срубая и выдалбливая его изнутри. Они приготовили их не ради нас и уже перевезли на другую сторону толпу варваров, которая встретилась нам по пути, поскольку Аттила хотел прийти на римскую землю будто бы для охоты. Однако на самом деле царственный скиф собирался сделать это для приготовлений к войне под тем предлогом, что не все пленники были выданы.

Переправившись через Дунай и проехав с варварами около семидесяти стадиев, то есть примерно восемь миль (почти 13 км), мы были вынуждены ждать в определенном месте, чтобы Эдекон и его спутники могли отправиться к Аттиле и известить о нашем прибытии. Варвары, служившие нашими провожатыми, остались с нами. В конце дня, когда мы трапезничали, услышали топот приближающихся коней. Вскоре показались два скифа, которые велели нам отправляться к Аттиле. Мы предложили им сначала поужинать с нами, и они, спешившись, получили хорошее угощение, а на следующий день показали нам дорогу. В девятом часу дня, то есть в три пополудни, мы прибыли к шатрам Аттилы – оказалось, что у него их множество, – но когда мы захотели разбить свои шатры на некотором возвышении, то этому воспротивились встретившие нас варвары, потому что шатер Аттилы стоял ниже. Мы разместились там, где скифам показалось лучше, а Эдекон, Орест, Скотта и другие избранные мужи гуннов пришли и спросили нас, чего мы хотели бы добиться этим посольством.