Скорпионья сага. Cамка cкорпиона - Игорь Белисов

От скорпиона-папаши в этот период толку нет. О потомстве он не заботится, а пищу все равно потребляет. Поэтому для семейства, и особенно для него самого, самое правильное – удалиться. В противном случае самка может доставить ему огорчение.

Самка скорпиона – мама очень заботливая. Она ловит добычу, рвет ее на куски и скармливает отпрыскам. Даже подросшие скорпиончики не всегда могут справиться с крупногабаритными насекомыми, и часто возвращаются на материнскую спину, причем, всегда ее узнают, а та узнает их.

Она также следит и за тем, чтобы детишки друг друга не пожирали. Опыт самостоятельного питания многие зачастую начинают с собратьев.

Впрочем, бывает, что и родная мать, то ли охладев, то ли обозлившись, может без сантиментов начать жрать их сама.

По весне в природе всё пробуждается.

Впрочем, нет: пробуждается только хорошее. А не очень хорошее, увы, обостряется – если уж называть вещи своими именами.

Была ничем не примечательная весна 95-го. Наша Малыш в очередной раз обделалась. В свежем воздухе распространилась привычная для нас вонь. Бедняжка взялась подмывать. И вдруг заорала:

– Когда это кончится!!!

Я прибежал с другого конца квартиры. Она держала ребенка над ванной с таким ожесточением, будто вот-вот готова невинное существо утопить. Существо между тем улыбалось.

– Успокойся… возьми себя в руки… – испуганно зашептал я.

– Я перестала быть женщиной! – продолжала орать она.

– Кто же ты, если не женщина…

– Я превратилась в какое-то примитивное домашнее животное!

– Ну что ты…

– И не пытайся меня успокоить! – Ее взгляд полыхнул ненавистью, адресованной мне. – Ты посмотри только, что со мной происходит! Три года уже никуда не ездим! И в город-то не выбираемся! В гардеробе – ни одной новой вещи! Да что там – ты даже духи не можешь мне подарить!

Каким-то чудом удалось отобрать у нее ребенка. Сглатывая тошноту, подмыл, надел свежий подгузник, убаюкал, уложил в кроватку. Вернулся к Бедняжке, из жалости приласкал, через жалость же полюбил. И без всяких духов. Убедил, что она не животное, а именно женщина.

Утихомирилась. На какое-то время.

С некоторых пор я заметил пугающую закономерность: после «этого самого», акта любви, она как бы гуманизируется, становится человечней, во всяком случае, адекватней. Но если «этого самого» долго нет – начинает звереть.

Хотелось верить, это не более чем совпадение. Как говорят в науке, корреляция не всегда означает взаимосвязь. Однако если допустить, что в данном случае связь имеется, моя любовь превращалась в пошлейший супружеский долг.

По весне все желания обостряются. Не исключение – и желание правды. А правда в том, что из нашей так называемой близости стремительно испарялась, превращаясь в ничто… нежность… Впрочем, жену это, кажется, не беспокоило. Мало того, мои попытки нежность реанимировать вызывали в ней насмешливое раздражение. Она, видите ли, переросла это. Выходит, я – все еще был инфантильным? Выходит, то эфемерное, чудесное электричество, что возникает от соприкосновения противоположностей, тончайшие вибрации, взаимные переливы двух трепетно обнаженных душ – всего лишь незрелость, попросту глупость?

Что же, черт возьми, тогда для нее «любовь»?!

На моих глазах то, что мы по привычке называли «любовью», за вычетом нежности деградировало до куцего слова «секс». Ее это не смущало. Как не могут смущать занятия шейпингом, как и всякая регулярная физкультурная практика. Что до меня, пришлось вспомнить, казалось, забытое: физическими упражнениями я могу заниматься и в одиночестве. Без взаимного тока нежности секс мне не нужен, и чье-то требование отработки повинности – не насилие ли это над человеческой личностью?

Появившись однажды, эта мысль больше не отступала, подмигивая и скалясь в самый неподходящий момент.

Той весной она начала выбираться в город. Приоденется, уложит прическу, наведет макияж, искоса на меня оглядываясь через отражение в своем зеркале – и уходит, многозначительно вращая задней частью.

Я понимал: ей надо развеяться. Оставался с ребенком. На моих руках девочка засыпала быстрее и крепче, чем на материнских. Однако получалось, что моя добровольная, великодушная помощь постепенно оборачивается для меня тем самым вертлявым местом. Помимо ребенка я освоил все виды домашних работ, традиционно приписываемых к функциям женщины. Я превращался даже не в идеального – в универсального мужа. Говоря объективно, я превращался в домохозяйку.

А ведь если вдуматься, помогал я ей сугубо из жалости. «Настоящий мужик» должен женщин жалеть. Разве нет? Я и был «настоящим». Но для нее это оказалось прекрасной возможностью влезть мне на шею и ножки свесить. По всему выходило, жалость к ней – это безжалостность к себе. Выходило, моя жалость наивна, и в своем великодушии я сам был жалок.

Всему виной, конечно, моя карьера ученого. Стояла задача написания диссертации. На работе всегда суета, много людей, не до писанины. Ничего не оставалось, как писать научные тексты дома. Соломоныч одобрил мои ранние уходы из лаборатории, справедливо полагая, что для сосредоточенности требуется уединение. Так и получилось, что бо́льшую часть суток я гробил в квартире, жертвенно разрываясь между научной мыслью – и всем остальным.

Вопреки бытовухе, диссертация вырисовывалась. Вот только все чаще меня грызли сомнения: тема, кажется, утрачивала актуальность. Мы продолжали готовиться к внешней войне, упорно и слепо, хотя война уже откровенно шла на внутренней территории. Я не мог представить применения «воина», когда враг не где-то на отдалении, а в ситуации, когда враг буквально здесь, у тебя под носом.

Как-то раз, возвратившись с прогулки, она заявила:

– Знаешь, я долго думала и приняла решение. Хватит уже мне бездельничать. Засиделась. Пора выходить на работу.

– Это на какую же?

– По специальности, фармацевтом.

Она не шутила. Я почувствовал это спинным мозгом. Оторвавшись от диссертации, медленно к ней повернулся. Увидел женщину, изготовившуюся к боевому словесному поединку.

– Специальность, это хорошо… Просто прекрасно… А кто с ребенком будет сидеть?

Мне казалось, вопрос исчерпан. По крайней мере, отложен. Но я ошибался: в ней роились несмиренные мысли. Надо признать, я недооценивал силы ее потребностей.

Я вообще ни черта не понимал в психологии женщины.

Малышу исполнился год. Пригласили родителей. Я накрыл праздничный стол, проявив талант кулинара и обретенные навыки. Все было скромно, но отец то и дело нахваливал. Да и мама. Я не стал уточнять, что все это приготовила отнюдь не жена.

Разговорились. Сперва, о вещах довольно приятных – вроде хорошего аппетита годовалого организма. Затем, о не очень приятных – о дороговизне продуктов, коммунальных услуг, современной жизни вообще. Куда ни плюнь, на все нужны деньги. По-родственному посокрушались.