Искушение астрологией, или Предсказание как искусство - Дэвид Берлински

Через некоторое время Абу-Машар уже дает астрологические советы тем, кто недоволен правлением халифа. Затем он служит астрологом у принца аль-Муваффака. И сопровождает его в какой-то давно забытый военный поход в Басру. В свободное от работы время Абу-Машар составляет ряд важных астрологических текстов: «Книгу рождений», «Книгу соединений», «Книгу проницательности», «Книгу выборов», «Книгу тысяч», «Книгу соединения двух пагубных планет в Раке»[21] и «Книгу дождей, ветров и перемен в погоде», вторая часть которой посвящена астрологии цен. Бытует довольно странное мнение, что Абу-Машар заимствовал несколько своих самых значимых работ из сочинений Санада ибн Али. Представим себе Абу-Машара в одиночестве в библиотеке с мраморным полом и китайскими вазами, нежно выбирающим слова, предложения, абзацы или даже главы из какого-нибудь забытого трактата Санада ибн Али, а потом скрывающим следы плагиата с помощью замены слов и легкого косметического припудривания. Такую картину невозможно созерцать без удовольствия.

Думается мне, у него были заказчики. В недвижимой послеобеденной тишине, помолившись, он приветствует придворного вельможу или преуспевающего купца понимающей улыбкой, приказывает слуге принести чаю и пахлавы на серебряных блюдах. И вот, когда с церемониями покончено, Абу-Машар деликатно интересуется у гостя, сомневается ли тот в своей супруге, в дорогом сердцу человеке?

Или, может быть, где-то во дворце визирь халифа, подхватив его под локоть, поведет по длинному мраморному коридору, а потом, перейдя на туманный язык придворных политиков, спросит с помощью тысячи искусных намеков, не оказалась ли Луна под пристальным взглядом Солнца, что традиционно считалось временем интриг, и когда звезды будут благоприятствовать определенному делу — и ловким движением руки, сложив пальцы веером, визирь изобразит убийство.

А на какие еще средства Абу-Машар мог жить?

Хотя идеи Абу-Машара должны были охватывать всю Вселенную, в написанном виде они уместятся на одном листе бумаги. У Аристотеля он взял разделение на землю и небесную сферу, причем земля — гниющая и изменчивая, а небо — чистое и вечное. А поскольку некоторая доля этого учения уцелела в Европе, хотя передавалась, разумеется, в текстах, которые сами не избежали порчи, метафизическая схема Абу-Машара вовсе не удивила бы Алкуина. Как и аль-Кинди, Абу-Машар позаимствовал у Аристотеля и то, что все виды изменения в результате сводятся к перемене местоположения [80]. Данный тезис достаточно прост и поэтому послужил обоим предпосылкой философской системы и девизом, способным объяснить основы астрологии халифу, явно не испытывавшему слабости к метафизическим тонкостям.

Главная работа Абу-Машара «Книга становления астрологии» снискала славу во всем мусульманском мире. Благополучно предсказав, в чем я не сомневаюсь, свое исчезновение, книга и в самом деле пропала навсегда. Да, эта работа утрачена, но осталось «Великое знакомство», сочиненное в сороковые годы IX века и дважды переведенное с арабского на латынь в XII веке Иоанном Севильским и Германом Коринфским. Именно благодаря «Великому знакомству» голос Абу-Машара услышал весь христианский мир, и даже астрологи, жившие в далекой Англии, строили свои предсказания на основе этой книги.

«Великое знакомство» в большей степени — стандартное введение в астрологическую терминологию. Абу-Машар начинает с азов: зодиак, двенадцать его знаков, планеты. Далее он рассуждает, что значит для планеты находиться в том или ином доме. Это общий астрологический подход, тут Абу-Машар Америки не открывает. Если Марс находится в Овне, «природа его горяча, суха, вспыльчива, желчно-желта, горька на вкус и имеет мужской характер… с обрезанными конечностями, склонна к гневу, обладает двумя цветами и двумя формами, сладострастна, малодетна, а иногда означает двойню, величественна, с четырьмя стопами раздвоенными, с тихим голосом» [81]. Есть там, помимо того, и медицинские ассоциации: Марс в Овне контролирует голову и лицо. А еще географические ассоциации. Пребывая в Овне, Марс управляет Вавилоном, Персией и Палестиной.

Случается, что в ходе рассуждений Абу-Машар впадает в почти головокружительную логическую непоследовательность. Когда он описывает Сатурн как пагубную планету, мы, астрологи, почти понимаем, что имеется в виду. Пагубной называют планету, которая сулит беду в перспективе. Остановись Абу-Машар на этом уровне, никто не стал бы придираться. Но в его руках Сатурн превращается в калейдоскопический символ, скорее похожий на многорукого индийского божка. Сатурн мало того что передает дурные известия, он еще указывает на «влагу, воду, реки; символизирует богатство; управляет купцами; связан с долгими странствиями, ненавистью, коварством, вероломством и даже деянием зла». По-моему, никакой недосказанности не осталось. Сатурн вообще оказывает плохое влияние. Но, так уж сложилось, еще он «означает правдивость речей, старость, медлительность, осмотрительность, рассудок, эксперимент, упрямство, грусть, страх, горе, злоключения, мертвых, дедов, отцов, старших братьев, евнухов, рабов и толпу» [82].

Каким образом один символ может определять столько всего, Абу-Машар не сообщает. Так же как не объясняет, собственно говоря, как Сатурн может означать «деяния зла» и «правдивость речей» одновременно. Таковы тайны ремесла астролога. Они требуют анализа. Но никакой углубленный анализ не способен объяснить, что подразумевал Абу-Машар, называя Сатурн «темным», «дурно пахнущим» и «прожорливым». Если Сатурн — это символ, то Абу-Машар, очевидно, перепутал символ и его значение, совершив ошибку, которую логики считают почти равной первородному греху.

Именно в своей книге (или книгах) тайн (Libri mysteriorum) Абу-Машар выходит за пределы наследия, воспринятого от Птолемея, Фирмика Матерна или любого другого астрологического текста, к которому, будучи обитателем арабского Востока, он мог легко получить доступ. Небесные тела, полагал он, диктуют сообщения. Они — по сути, элементы системы символов, но, в отличие от человеческого языка, система, которую разбирает Абу-Машар, — это система аналогий:

Во всех этих утверждениях раздражает излишняя подробность. Мысль о том, что Венера — сама планета — это женщина, давно присутствует в мифологии. Шумеры воображали, что Венера воплощает Инанну, богиню любви и битв. Через много веков после них греки и римляне продолжали по их примеру путать планету и богиню. Венера все так же казалась мечтательной и романтической поэтам, как и влюбленным, впрочем, из поэтов мало кто мог угадать Венеру среди множества звезд на ночном небе. Потому же и Марс всегда казался воинственным, и это свойство запечатлено в образованном от названия планеты прилагательном — marcial[22], и даже в нескольких существительных, например в «марципане», хлебе войны. Марс часто представляется красным, а следовательно, если включить воображение, кровавым. Но Абу-Машар выходит за пределы притянутых за уши лингвистических связей. Венера подобна женщине — да, это мы и раньше слышали, — но чтобы подвластная наслаждениям? Это что-то новенькое. Марс воинственен — знаем-знаем! — но чтобы распутник, да еще и извращенный? Опять новенькое. Да и кто мы такие, чтобы понять до конца утверждение Абу-Машара о том, что Венеру и Марс связывают взаимоотношения, подобные тем, что бывают между женщиной, снедаемой похотью, и мужчиной, который пугает ее и при этом притягивает?