Спаси нашего сына - Гузель Магдеева

Я переступаю одной ногой через бортик ванной и не слышу, как открывается дверь позади меня.

Только порыв ветра заставляет обернуться и замереть, забыв о собственной наготе, когда я вижу лицо застывшего напротив Егора Баринова.

Черт бы побрал этого Дениса со своими неотложными делами.

А может, оно и к лучшему.

Этот поцелуй… он не хило так все усложняет, мать его. И хорошо, что нам помогли вовремя остановиться.

Я и сам, приводя домой Еву, не был готов к тому, что за этим может последовать. Важным казалось спрятать ее от назойливых преследователей, защитить. Да вот только в ее присутствии мысли о тетке и черных риелторах отходят куда-то на десятый план. И как прикажите нам вместе с нею жить?

Гадство…

По дороге в офис я решаю заехать в отделении полиции, узнать, не объявилась ли тетка. Особо не верю, что это возможно, но сейчас, когда Евин выключенный телефон лежит в моем бардачке, полиция до нас точно не достучиться. С дурными ли вестями или с хорошими, не важно.

За окошком сидит уже знакомый дежурный, он окидывает меня кислым взглядом и сразу же становится понятно — никто и не собирался искать тетку.

— Мы бы хотели узнать, как дело движется по Киреевой, — заглядываю к нему в окошко.

— Ведутся оперативные работы, — нехотя выдавливает в ответ, но мне этого мало.

— Кем? У кого наше дело? С ним можно поговорить?

— Послушайте, вы у нас тут не одни такие. Если оперативники будут со всеми беседы беседовать, то искать когда?

— Как фамилия оперативника? — я упорно игнорирую все эти стандартные фразы, мне пофигу.

— А вы вообще кто? Заявление девушка писала, — не сдается полицейский.

— Муж, — говорю и осекаюсь. И дело не в том, что у меня нет никаких документов, способных подтвердить мои слова.

А в самом факте.

Я никогда не был женат. И мысль о свадьбе и пресловутом штампе в паспорте мелькала всего лишь раз. В марте, когда мы познакомились с Евой.

И то, как я сейчас легко назвал себя ее мужем, удивило меня самого. Нет, Баринов, так дело не пойдет.

Все это напоминает мыльную оперу, а у тебя серьезный бизнес, энергосервисные контракты и новый офис в Дюссельдорфе.

А ты ходишь по отделам полиции и называешься чужим мужем.

Твою же мать…

Из отдела я выхожу с фамилией оперативника и рабочим телефоном, на который, естественно, никто не отвечает.

Смотрю на часы и понимаю, что безбожно опаздываю на работу. И даже если ты собственник бизнеса, нельзя начхать на договоренности.

Время до вечера летит со скоростью болида Формулы один, я только и успеваю, что разгребать накопившиеся за мое отсутствие вопросы.

Денис поглядывает на меня, и я вижу, что ему не терпится задать какой-то вопрос, но все его попытки развязать беседы не по теме, игнорирую.

— Ничего не хочешь сказать? — спрашивает он, наконец.

— Не хочу, — отрезаю жестко.

В восемь мы разъезжаемся, и я спешу к себе.

Дома такая тишина, что на секунду мне кажется, — Евы здесь нет.

И что-то внутри ухает вниз от этой мысли, вспоминая ее исчезнувшую тетку, и хоть умом я понимаю, что чужаки просто так на мою территорию бы не пролезли, внутри скребет неприятно.

Наверное, потому я так запросто распахиваю дверь в ванную комнату и замираю, не в силах двинуться с места.

Ева, совершенно нагая, стоит, перешагнув через бортик ванной. Я вижу ее округляющиеся от удивления глаза, приоткрытый чувственный рот, но мой взгляд непроизвольно скользит ниже, гораздо ниже.

Беременность меняет ее фигуру, но не делает хуже, наоборот. Грудь заметно округлилась и потяжелела, и я застреваю на ней, ощущая, как приливает кровь ниже живота. Никогда прежде меня не цепляли беременные женщины, все это казалось странным, не торкало, в общем.

А тут не то, что торкнуло, тут бошку напрочь сносит.

И от вида Евы в целом. И от этого живота, который я сейчас могу разглядеть как следует. Унизанная голубыми полосками вен светлая кожа, трогательно выступающий вперед пупок, а за ним — целая жизнь. И мне вдруг безотчетно хочется прикоснуться к нему, именно сейчас.

Подчиняясь своему порыву, я делаю шаг вперед, ладонь сама тянется к животу Евы. Ее кожа прохладная, тугая, гладкая, как шелк. Я кладу руку, а сам глаза поднимаю вверх, заглядывая Еве в лицо.

— Тебя стучаться не учили, Егор? — шепчет она, но в голосе нет упрека, я вообще не могу считать ее эмоции.

— Не учили, — почему-то и я перехожу на шепот, хочу добавить что-то еще, но вдруг чувствую уверенный толчок в ладонь.

Он достаточно ощутимый и очень неожиданный. И это — возможно — мой сын. И сейчас он не вымышленное сплетение моих и Евиных клеток, он вполне себе самостоятельная единица, которая дает о себе знать. Заявляет. Привлекает и притягивает внимание.

— Так… сильно, — говорю я в растерянности, ожидая повторения, и пацан не разочаровывает. Еще одно движение, и снова точно в центр моей ладони.

— Он у меня сильный, — Ева улыбается чуть смущенно, — выйди, пожалуйста. Я хочу помыться.

— Хорошо, — говорю я, но не выхожу. И даже рук своих не убираю. Так и стоим, как два идиота, точнее, идиот здесь только один, это я. Не могу шага сделать, все это так странно и ново, так удивительно.

Казалось, ну чего я в жизни своей не видел? Я испытал, пожалуй, все. Но что из этого всего может сравниться с вот этим толчком?

Да ничего. Даже близко.

Его прикосновения как электрический ток.

Разряд — и сердце снова вспоминает, как это, биться неистово, когда рядом стоит Егор Баринов.

Я очень хочу, чтобы он ушел.

Но еще больше — чтобы не уходил. И руку не отнимал от моего живота как можно дольше.

И хоть я шепчу ему:

— Выйди, — в глубине души рада его заминке. Он здесь. Он рядом. Человек, о котором я мечтала столько бессонных ночей. Тот, кто стал моим первым мужчиной и первой любовью.

И стоит только протянуть в ответ руку, едва касаясь его колючей щетины…

Эта мысль головокружительна. Но я ничего не делаю.

Не сейчас, когда за его спиной на крючке висит чужой женский халат, оставленный черноволосой красоткой Викой, а я здесь всего лишь на птичьих правах.

Я так не смогу. Это будет слишком больно.

Егор это чувствует.

Словно нехотя, он отступает, убирая руку, и та связь, что зародилась между нами несколько мгновений назад, снова рвется, как тонкая нить.