Тетрис с холостяками - Ирина Мазаева

Эллочка еще билась поначалу в его руках, уворачивалась от взволнованного шепота, обиженная на «фикцию», а потом сдалась, прошептала:

– Садитесь, поговорим...

– Что вы! – Отпустив ее, театрально заломил руки Бубнов. – Не здесь! Надо срочно уезжать, убегать отсюда! – схватил ее в охапку и потащил.

На белой профсоюзной «Волге» они прикатили в ресторан. Профсоюзник заказал вина и еды и все подливал и подливал Эллочке... Эллочка сидела уже вся никакая от нахлынувших на нее чувств и мучительно вспоминала, какое на ней белье: то, новое, в кружавчиках, или ей снова с утра второпях подвернулись мамины хлопчатобумажные запасы. Профсоюзник же снова, как в кабинете, стал хватать ее за руки и шептать:

– Вы слышали что-нибудь про ОЯТ? – прошептал Бубнов.

– О-о! – обессиленно выдохнула Эллочка, не понимая ровным счетом ничего.

– Ну? – Профсоюзник сжал ее руки еще сильнее. – ОЯТ – отработанное ядерное топливо! Вы слышали, что наша страна начала принимать отходы на хранение?

Эллочка, всеми силами пытаясь собрать в кучу остатки интеллекта, кивнула.

– Контейнеры будут делать у нас на предприятии, поэтому Окунев и заинтересовался нами и стал вкладывать деньги. Ведь и в советское время в обстановке повышенной секретности на предприятии работал специальный цех. Делали КНМ – каркасно-надувные макеты, имитаторы военной техники. Каркас из труб, сверху брезент. Загрузят такими целый поезд и везут открыто. Американцы отследят и в ужасе рапортуют: русские технику повезли, что-то замышляют... Официально завод не военный, а на самом деле... К нам и «головастики» приезжали... Я с ними виделся.

– Кто?..

– Ну, те, кто боеголовки ядерные привозит.

– Ядерные боеголовки! – ахнула Эллочка.

Профсоюзник молча многозначительно кивнул. Остальное дорисовало Эллочкино воображение.

Эллочка неожиданно вспомнила свое детство.

В советской стране первоклассники знали такие слова, как «облучение», «радиация», «атомный гриб», и умели шить ватно-марлевые повязки, надевать противогазы. Эллочка хорошо помнила вой сирен за окном школы, помнила, как все бежали в бомбоубежище, чтобы, когда начнется всамделишная атомная война, быть к этому готовыми.

Она не хотела быть готовой к атомной войне. Слушая, что падать на землю на открытом пространстве следует не головой к взрыву, а обязательно – ногами, сутью своей, детской наивной тягой к жизни она понимала, что в любом случае – умрут все...

Но детство – на то оно и детство: все быстро забывается. Стали забываться слова «радиация» и «атомный». В 1986 году – это потом, гораздо позже, Эллочка вспомнила этот год, соотнесла даты, – в 1986 году, в мае, ее родителям случайно достались три дешевые путевки на Украину. На юге все было так ярко, необычно. Там вовсю продавали крупную спелую клубнику, и вода в реке уже была теплая. Только местные почему-то не купались, стояли и смотрели с берега, но ничего не говорили.

И вот теперь здесь, на предприятии, где она работала, у нее под боком, кто-то собирает ракеты с ядерными боеголовками! У Эллочки в голове это не укладывалось. Она разволновалась. Схватила бутылку и залпом опустошила ее.

– Вы думаете, ваш Пупкин – просто фотограф? – добил ее Профсоюзник.

Из ресторана поехали в казино. Эллочке казалось, что все, завтра непременно начнется война и все умрут. И не будет балов, скачек, прогулок... Не будет завода, ее, Маринки, Бубнова... Вообще – завтра не будет, а есть только сегодня, и нужно жить.

Сели за покерный стол с самыми мизерными ставками. Но Эллочке все это было непонятно. К тому же и денег на столе не было, а только фишки разных цветов. Ставишь на кон фишку, а сколько это денег? Сколько выигрываешь, сколько проигрываешь? Но каждой новой фишке в их общей кучке Эллочка радовалась, как ребенок. Начинала смеяться и хлопать в ладоши. Профсоюзник притягивал ее к себе рукой, засунутой под кофточку и даже под бюстгальтер, и целовал в шею. Эллочке было щекотно, и она смеялась еще громче. За соседним столом, где ставки были намного больше, люди проигрывали машины, дачи, состояния... Молча и сосредоточенно. Сердито оглядываясь на Эллочку.

Напротив Эллочки сидела полная дама со множеством перстней на пальцах, а рядом с Эллочкой – она только сейчас заметила – тощий юноша с бородкой и в очках. Впрочем, он тут же встал и отошел к рулетке. Эллочка потянула Бубнова к рулетке. Фишек у них было уже гораздо меньше.

Кто-то всунул бокал Эллочке в руку. Ей было жарко, и она выпила его залпом, ожидая свежести. Эллочка так волновалась, так волновалась, ноги не держали ее.

– У вас есть любимое число? – спросил Профсоюзник.

– Нет... А зачем вам?..

– Надо на что-то ставить. И у меня нет...

– Ставьте на зеро, – сказал кто-то рядом.

Эллочка быстренько вытащила фишки из рук Профсоюзника и шлепнула все на зеро. Он испуганно хотел было забрать, оставить одну, но Эллочка тут же повисла на нем, а крупье сказал:

– Ставки сделаны.

И шарик бежал, бежал по кругу, прыгал...

Выпало зеро.

Когда веселые, хвалясь везением, они выходили из казино, Эллочка в последний раз оглянулась, чтобы понять, кто шепнул им про зеро, и ее взгляд тут же наткнулся на тощего юношу с бородкой и в очках. Это – Достоевский, поняла Эллочка. И успокоилась.

Потом они ехали куда-то на такси. Затем ехали в фаэтоне на настоящей тройке. Только лошади были не серые в яблоках, как всегда почему-то представлялось Эллочке, а вороные. Фаэтон был обшарпанный, и левое заднее колесо – с шишкой на резине, отчего левая сторона его подпрыгивала и качалась. Профсоюзник все притягивал к себе Эллочку, а она почему-то валилась на бок. Так, что ей была видна пристяжная, сползшая шлея с оборванными кисточками и роскошный длинный хвост лошади. Все-таки это было красиво. И романтично.

Тройка. Тройка-птица...

– Что вы, не знаю, не нужно... – заплетающимся языком шептала Эллочка, пытаясь выпутаться из кофточки, предательски обхватывающей ей руки и шею.

– Но завтра же война, не надо ни о чем думать... – шептал Профсоюзник.

– Какая... ик!.. война? – не понимала Эллочка и старалась не смотреть на огромные семейные трусы Бубнова в мелкий цветочек.

– Ты же сама кричала в казино: «Ставим все на кон – все равно завтра умирать!»

– Ты хочешь умереть в моих объятиях? – прослезилась Эллочка.

– Да, я хочу, хочу...

– Только сними скорее эти трусы. В них умирать как-то пошло...

Эллочка рвала и метала. За выходные она:

– три раза сбегала к Лариске;

– сто двадцать восемь раз позвонила Маринке и Данилке, но они с утра до вечера пропадали то у своих лошадей, то по гостям;