Небо цвета надежды - Амита Траси

Мемсагиб одергивала ее, убеждала, что дружить с такими, как я, нельзя, но Тару это не останавливало. Она атаковала меня вопросами, без устали, докапываясь до ответов. И иногда я жалела, что не могу говорить, иначе непременно сказала бы ей, что разговаривать с такими, как я, нельзя.

Кажется, я все же не совсем верно описала характер Тары. Она была невероятно упорная, и, я уверена, если уж что-то взбрело ей в голову, она ни за что не отступится.

Однажды, когда я прожила с ними в Бомбее уже два года, она принялась расспрашивать меня о моем отце и не отставала до тех пор, пока я не призналась, что он тоже живет в Бомбее. Ведь как ни крути, так оно и было. Мы тогда как раз возвращались из школы, и Тара, не дойдя до дома, направилась прямиком в полицейский участок, хоть я и тянула ее назад, уговаривая бросить эту затею. Инспектор, к которому Тара подошла, улыбнулся – неожиданный визит явно забавлял его.

– Чем могу быть полезен? – спросил он.

– Она ищет своего отца, – Тара ткнула в меня пальцем, но я лишь молча сидела рядом, положив на колени ее рюкзак и разинув рот от изумления.

Инспектор угостил нас лимонадом и позвонил сагибу, и вскоре тот забрал нас домой, твердя по дороге, что Тара поступила глупо. Эта история навсегда осталась в моей памяти. И ведь Таре тогда было всего десять! Такой отваги во мне нет даже сейчас.

Окружающим я доставляла немало хлопот. Соседи то и дело жаловались на меня, утверждая, будто по ночам я плачу и мешаю им спать. Однако это получалось не нарочно, и, как я ни силилась, положить этому конец у меня не выходило. Сейчас, вспоминая те дни, я не могу определить, кого я оплакивала – мою погибшую маму или того ребенка, каким мне уже никогда не суждено было стать. Впрочем, тогда я об этом не размышляла, решив, что плачу только о нем – о моем отце. Я питала тщетную надежду, что мои рыдания облетят этот бескрайний город и дойдут до его ушей. Иначе почему мой плач был таким громким, что будил даже соседей?

Когда сагиб сказал, что отведет меня к врачу, мемсагиб не обрадовалась, и в то утро мне еще предстояло на своей шкуре почувствовать ее гнев. Я вытирала стаканы и нечаянно выронила один, он разбился. Мемсагиб, мывшая стеклянный поднос, отложила его в сторону, уперлась ладонями в мойку и глубоко вздохнула. Потом повернулась и нагнулась ко мне. В ее глазах сверкала ярость. Я думала, меня ждет выволочка за то, что я такая неуклюжая, но мемсагиб сказала:

– Мне известно, кто ты такая. Я выросла в той же деревне и все знаю про тебя и твою гнусную мать. Обманывать – это у тебя в крови. Но меня не проведешь.

Когда я поняла, что ей все про меня известно, меня захлестнул стыд. Впоследствии я старалась не отвлекаться и выполнять работу как можно тщательнее. Я надеялась, что мемсагиб больше никому не расскажет о том, что со мной случилось. Но сколько я ни трудилась, мое усердие ее не трогало, и следующие два дня мемсагиб выбрасывала объедки от ужина в мусорное ведро, оставляя меня голодной. Должна признать, порой я считала, что она права – лучшего обращения я не заслуживала, а теплота, с которой относились ко мне Тара и ее отец, вгоняла меня в ступор.

На следующий день я мыла после обеда посуду, представляя, как мы с аммой гуляем по узким деревенским улицам, а по ветвям деревьев неподалеку прыгают воробьи. К действительности меня вернул громкий голос сидевшего в гостиной сагиба. Он говорил Таре, что собирается в библиотеку – хочет поискать книгу, которую давно задумал прочесть. По-моему, на самом деле слова его были адресованы мемсагиб, которая хлопотала рядом со мной на кухне. В те дни, желая что-то сказать друг дружке, они обращались к Таре. Причиной этого, как я подозревала, стало намерение сагиба показать меня врачу, хотя мемсагиб, кажется, почти убедила его в том, что никакой врач мне не нужен.

Я слышала, как Тара принялась упрашивать сагиба взять ее с собой, совсем как я прежде упрашивала амму. Но чего я никак не ожидала, так это того, что сагиб заглянет в кухню и предложит мне поехать с ними. Я ошеломленно посмотрела на него, а потом перевела взгляд на мемсагиб – убедиться, что она не против. Стоя возле плиты, она нареза́ла имбирь и сейчас подняла голову, но на меня едва взглянула.

– Не бойся, мемсагиб не рассердится, – сказал сагиб, и я, оставив грязные тарелки в мойке, вытерла руки висевшим у меня на плече полотенцем и выскочила из кухни. Нож в руках мемсагиб громче застучал по доске.

Навин тоже собрался поехать с нами, но тут его отец оторвался от газеты и, нахмурившись, спросил:

– А музыка?

И Навин уныло поплелся домой.

Сперва мы немного прошлись по соседней улице, вдоль которой, как я уже рассказывала, тянулись ряды магазинчиков. Тара бежала впереди и тянула отца за руку, некоторые лавочники высовывались на улицу и приветствовали сагиба, а тот кивал им в ответ. Прежде я бы умерла от страха, но сегодня меня занимали лишь мысли об отце. Я видела его в каждом прохожем, представляла, что однажды он заметит меня, узнает и позовет, как прежде амма: «Мукта, доченька, иди сюда!» Я цеплялась за эту призрачную надежду, словно паук за разорванную паутину.

В тот сонный полдень мы не сразу поймали такси, а когда уселись в него, Тара показывала на мелькавшие за окном храмы, море, сады и без умолку болтала, так что я будто смотрела на все вокруг ее глазами. Волны на море больше не пугали меня – теперь я слышала в них музыку. И толпы я перестала бояться – у людей на улице и без меня хлопот хватало. Когда Тара заговорила о своей маме, я представила, как мы с аммой гуляем по саду, мимо которого только что проехали. В тот день я осознала, что благодаря Таре уверенности у меня прибавилось.

Когда такси остановилось, Тара распахнула дверцу, и за ней открылся мир, какого я никогда еще не видела. Тара сказала, что это Азиатская библиотека. Что такое библиотека, я не знала, но когда надо мною выросло огромное здание с лестницами, я поняла, что это храм, книжный храм с белыми стенами, необозримый в своем величии. Замерев у подножия лестницы, я оглядывала здание и думала: нет, должно быть, глаза меня обманывают! Тара взяла меня за руку и потянула к лестнице, а я, пораженная теплотой ее внезапного прикосновения, последовала за ней.

Воздух внутри оказался спертым, но мне было все равно. Пожилые люди вокруг читали газеты, а винтовая лестница вела наверх, к другим книгам. Разглядывая книги, я пыталась осознать всю значимость собранных в них сокровищ – знаний. Как мне хотелось прикоснуться к этим мыслям! Я открыла книгу и погладила пальцами буквы, удивляясь власти слов, заставивших людей выстроить ради них целый храм. Сагиб показывал Таре мраморные статуи и рассказывал о редких золотых монетах, принадлежавших императору Акбару, но слушала я невнимательно. В моем сердце пробудилось желание читать, совсем как в тот день, когда мы с аммой шли по деревне и она в первый раз показала мне деревенскую школу. Мне довелось прикоснуться к величию этого места, и я не могла поверить своему счастью.

Когда мы вышли из библиотеки, к входу подъехал автобус, из которого высыпали туристы с фотоаппаратами. Они принялись позировать на ступеньках, и Таре тоже захотелось сфотографироваться. Услышав ее просьбу, один из туристов предложил сагибу сфотографировать нас.