Простодурсен Лето и кое-что еще - Руне Белсвик
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Совсем неумно, – ответил Утёнок. – Торт раскиснет, или на него какнет птица, и его вообще нельзя станет есть.
– Я не о торте, – сказал Ковригсен.
Тут распахнулась дверь – и вошли двое, ранее в истории о золотой рыбке не замеченные. Это пришли Октава со Сдобсеном, как вы правильно догадались.
– Что говорят! – затараторила Октава.
– Знаете, что говорят? – подхватил Сдобсен.
– Где говорят? – удивился Простодурсен.
– Говорят, пекарня закрылась до лучших времён! – выпалила Октава.
– Это правда? – спросил Сдобсен. – Случись такое за границей, там бы…
– Всё так, – ответил Ковригсен. – Но сейчас мы идём в гости.
– В какие такие гости? – спросил Утёнок.
Ковригсен стоял в своей старой пекарне в кольце изумлённо разинувших рот покупателей. Их было четверо. Ковригсен держал в руках расчудесный торт. Он сиял, как новая луна, и отчаянно манил запахом кисло-сладкого крема.
– Видите стеклянную банку на столе? – спросил Ковригсен.
Все посмотрели на банку. Она была большая, круглая, полная воды.
– Вот и я так смотрю по вечерам, – продолжал Ковригсен. – Когда все мои покупатели расходятся по домам, а я остаюсь один, и меня ждёт новое тесто на завтра, – тогда я подхожу к моей стеклянной банке и заглядываю в неё. Но вижу в воде только отражение собственного перепачканного мукой лица.
Терпение Утёнка лопнуло.
– Ну и скукотища – по гостям ходить, – буркнул он. – Только и разговоров, что о банке.
– Завтра утром в ней будет резвиться золотая рыбка, – сказал Ковригсен. – А если нет, то я закрываю пекарню навсегда.
– Сразу так? – спросил Сдобсен. – Вот за границей у них бывает такая штука – отпуск. Может, тебе съездить в отпуск за границу?
– Он думает, что его рыбка где-то внутри Пронырсена, – сказал Простодурсен.
Ему хотелось ввести Октаву со Сдобсеном в курс дела. Вдруг они сумеют повлиять на Ковригсена, и он станет обычным собой.
– Пронырсен вечно так, – откликнулась Октава. – У самого рыбок – как шпрот в банке, а с Ковригсеном не делится.
Тут она прервала себя посреди речи, повернула шляпу вполоборота и пристально взглянула на Простодурсена.
– Что ты сказал? Рыбка внутри Пронырсена?
– Ковригсен в это верит, – кивнул Простодурсен.
– А-а! И ты хочешь обкормить его тортом, чтоб всё пошло верхом? И посмотришь, не выйдет ли рыбка? Гениально! – повернулась Октава к Ковригсену.
– Нет! – заволновался Утёнок. – Рыбка приплывёт не так!
– Не пойти ли нам домой? – обратился Сдобсен к Октаве. – Посидим, почитаем о загранице, подождём, пока тут всё устроится.
– Ну нет! – решительно помотала головой Октава. – Я сто лет не была на рыбалке. И хочу… я хочу… спеть песню.
– Не галдите, – сказал Ковригсен, – подождите. Пронырсен – мой постоянный покупатель. Он всё время просит отдать ему сухой хлеб. Но никто не может жить на одних сухарях. Мне кажется, пришло время сдобрить его жизнь вкусным тортом и тёплой компанией. Октава подарит ему песню, и вам по дороге тоже может попасться что-нибудь подходящее. Наверняка он обрадуется сюрпризу. А вдруг он так сильно обрадуется, что…
– Ты думаешь, он нас впустит? – спросил Простодурсен. – Гостеприимством он не славится.
– Розочки-мимозочки! – ахнула Октава. – Мы свалимся ему как торт на голову! И как-нибудь протиснемся внутрь.
– Простите великодушно, – сказал Сдобсен. – А с золотой рыбкой это как-то связано?
– Конечно! – сказала Октава. – Вся наша жизнь как золотая рыбка. Блестит, переливается и хватает ртом воздух. О, какую прекрасную песню я сочиню!
Говорить больше было не о чем.
Простодурсен распахнул дверь. Они вышли за порог. День стоял яркий, ясный, солнце золотило вершины всех-всех гор и только ждало, когда кто-нибудь прибежит с ним поиграть.
Утёнок бродил среди травинок, шишек, шелухи и семечек в поисках подарка Пронырсену. Сдобсен шёл, приклеив взгляд к роскошному торту, и отвернул от него голову только когда второй раз оступился и чуть не упал. Октава мурлыкала себе под нос мелодию и думала, в каком порядке поставить слова в песенном сюрпризе для Пронырсена. А Простодурсен спустился к речке, мирно протекавшей через их страну в большой мир.
В кармане он нащупал два камня-булька. Есть хотелось отчаянно – прямо хоть ешь эти камни. Но Простодурсен знал, что они портят зубы. Зато улучшают настроение. Для этого их надо булькнуть в речку так, чтобы они описали правильную дугу и красиво сказали «бульк», уходя под воду.
Он булькнул первый бульк. Звук заставил его вспомнить, как хорошо всё было раньше. Они жили обычной жизнью, пекарь пёк коврижки, а Простодурсен их лопал. Короче говоря, булькнувший камень напомнил ему о позавчерашнем дне.
И у него остался ещё один камешек. Самый красивый. Простодурсен всегда оставлял напоследок всё самое красивое, а когда ел торт, то самое вкусное. «Может, надо подарить бульк Пронырсену?» – подумал он внезапно. Лучшего подарка Простодурсен просто не мог себе представить. Глупо, конечно, что он уже булькнул камешек поплоше. Лучше было бы подарить Пронырсену его. Тот и не узнал бы никогда, что был бульк получше, да и наверняка вообще в бульках не разбирается.
– Всё урчишь? – спросил его Утёнок, внезапно появившийся рядом с веточкой понарошки под мышкой.
– Урчу? – переспросил Простодурсен. – Это что такое?
– Сам не знаю, – беззаботно ответил Утёнок. – Слово такое. Оно из Октавиной песни выпало, а я подобрал. Вот нашёл веточку Пронырсену в подарок.
– Кто будет стучать? – спросил Ковригсен.
Они стояли перед добротной дверью добротной норы Пронырсена.
– Дурака валяете? – раздался у них за спиной рык Пронырсена. Он шагал по мокрой траве с полной охапкой веток на растопку. – Баклуши бьёте?
– Поздравляем с днём! – сказал Ковригсен.
– С днём чего? – строго спросил Пронырсен, прищурился и одного за другим оглядел всех. Пока было не похоже, чтобы он собирался пригласить их в дом.
– С днём сегодня, – ответил Ковригсен. – Поздравляю тебя с сегодняшним днём!
– Да ну. А с чего вдруг? Почему сегодня?
– Потому что день хороший. А ты так хорошо забираешь у меня чёрствый хлеб, прямо чемпион по сухарям, что я решил подарить тебе торт.
Пронырсен растерялся. Но не уронил ношу, не закричал «ура-ура» и на одной ножке не запрыгал. Он покрепче прижал к себе ветки и подозрительно хмыкнул.
– Торт, говоришь? А зачем ты тогда притащил с собой эту ораву?