Вечная жизнь: новый взгляд. За пределами религии, мистики и науки - Джон Шелби Спонг

Одним из способов, который мы освоили, – вернее, следовало бы сказать, главным способом, – стала религия. Я убедился: схема обращения к религии, чтобы справиться с тревожностью, вызванной смертью, не является уникальной для меня или для тех людей, с кем мне выпала честь общаться. Чуть ли не общечеловеческая практика, она, по-видимому, возникла одновременно с самим самосознанием. Это открытие неизбежно поднимает масштабные теологические вопросы, с которыми большинство людей не готово встретиться лицом к лицу. К примеру: если Бог – сущность, основное назначение которой – успокаивать наши трепещущие сердца, тогда может ли Бог действительно быть чем-то иным, нежели созданием, которое мы выдумали сами? Разве это осознание не должно приводить нас к выводу, что Бога уже нельзя рассматривать как нечто отличное от плодов нашего воображения, созданных по нашему образу с единственной целью – подстелить соломки на случай эмоциональной встряски, вызванной осознанием себя самих и пониманием неизбежности нашей смерти? Невозможно, отчетливо видя наши человеческие истоки, не задаваться подобными вопросами.

Если мы решим – видимо, наряду с многими современниками, – что именно таков и есть Бог, напрашивается следующий вопрос: действительно ли это определение Бога и есть Бог? Или, как некогда утверждал Пауль Тиллих, существует Бог как первоисточник всех человеческих богов, – тот, кого можно узнать по опыту, но не охарактеризовать, и потому наши определения прискорбно некорректны?[21] Сумеем ли мы когда-нибудь в достаточной мере отдалиться от созданного людьми Бога, чтобы исследовать другие возможные варианты? Все эти вопросы встают только перед нами, людьми, когда мы рассматриваем взаимосвязанность всех форм жизни, в том числе жизни рода человеческого, а также вашей или моей отдельно взятой личности. Таинственность усиливается, тревога и страх растут в каждом из нас. Кажется, все, что имеет смысл в жизни, повисает на волоске. Но мы не можем остановиться на этом, мы должны продолжить путь. Вероятно, тайна жизни продолжит открываться нам по мере того, как мы будем углубляться в нее.

Смерть – участь всего живого. Ничто не избежит ее. Но люди относятся к смерти не так, как все прочие живые существа. Мы единственные из всего живого, что есть в мире, знаем, что умрем. Мы предвидим нашу смерть, стараемся не думать о ней и даже избежать ее. Мы боимся ее, испытываем перед ней ужас – и все-таки вынуждены мириться с этим знанием. Люди всегда стремятся как-либо преобразить смерть, большинство из нас ищет те или иные средства, с помощью которых мы можем выйти за ее рамки. В большей мере, чем кто-либо из нас, по-видимому, осознает или готов признаться, смерть бросает тень на нашу осознанную жизнь, вторгается в каждый момент нашего бодрствования и проникает даже в наши сновидения. Только человеческие существа считают неестественным и ненормальным то, что является и естественным, и нормальным в мире животных.

Вероятно, в этом заключается одна из причин, по которой люди так старательно и явно пытаются дистанцироваться от царства животных. В большинстве религиозных систем мира сложились мифы, предназначенные для того, чтобы скрыть неразрывную связь людей с животным миром. Эти мифы повествуют о том, как и почему сотворение человеческой жизни было иным, особенным и обособленным деянием со стороны некоего божества или богов. Мы, как утверждают эти повествования, были чудесным и внушающим благоговейный страх способом сотворены по образу и подобию высшей сущности. Мы – правители или, по меньшей мере, управляющие всеми прочими живыми существами. Вероятно, в том числе и по этой причине негативное отношение к самой идее эволюции приобрело такую остроту среди религиозных людей; именно поэтому мы противимся признанию доказательств нашей столь прочной связи со всеми другими живыми существами. Может, поэтому мы не испытываем отвращения, которое полагалось бы вызывать у нас скотобойням, и не сетуем на жестокость способов, которыми во всем мире разводят и выращивают кур, свиней и прочих разных животных, в том числе аллигаторов. Животные не представляют неизмеримой ценности, говорим мы. Они нам не ровня. У них нет души. Объяснение удобное, но это еще не значит, что верное.

Несколько лет назад мы с женой в сопровождении профессора Изаака (Закки) Шпангенберга[23] из Университета Претории отправились на сафари в парк Крюгера – гигантский охотничий заповедник на востоке ЮАР, граничащий с Зимбабве на севере и с Мозамбиком на востоке. Несколько дней мы искали или с изумлением и удовольствием рассматривали многообразие местной фауны, в том числе южноафриканскую «большую пятерку» – льва, леопарда, слона, носорога и буйвола, – в естественной для них дикой среде обитания. Наши поиски были в основном успешными, не удалось увидеть только льва. Поразительно, но в этих природных условиях можно было подойти к животным на двадцать, а то и десять метров. Мы наблюдали особенности поведения, служащие потребностям выживания различных видов, в том числе брачные игры. Кроме того, мы вновь пришли к пониманию некоторых нюансов «порядка клевания» в дикой природе. Мы видели законы природы в действии, видели безопасность, обеспеченную большой численностью особей в стадах, тесную и глубокую взаимозависимость всего живого, погоню хищника, завершающуюся убийством, и даже наглядные примеры переработки и утилизации со стороны природы. В этом мире животных такие основы, как рождение и смерть, казались совершенно естественными и прозаическими. На стада не оказывало никакого негативного воздействия то, что кто-то из относящихся к ним особей стал ужином для льва или леопарда. В памяти особенно отчетливо запечатлелся взрослый и мертвый жираф. Только увидев жирафа, распростертого на земле, понимаешь, насколько он большой. В этом случае смерть наступила не по вине какого-нибудь естественного врага. Наш гид предположил, что кто-то из егерей умертвил жирафа, вероятно, сломавшего ногу, и оставил его на территории заповедника, чтобы природа распорядилась останками по своему усмотрению. К моменту нашего прибытия на мертвом жирафе уже сидело, по-моему, шесть грифов, готовясь наесться до отвала. Они олицетворяли первый этап природного процесса переработки и утилизации. Очень скоро появилась и крупная гиена, и не одна. К числу самых удивительных фактов о природе относится следующий: некоторые существа, в том числе гиены, предпочитают питаться разлагающейся падалью и таким образом служат могильщиками-каннибалами естественного порядка. Если бы мы вернулись на то же место на следующий день, думаю, от жирафа не осталось бы ничего. Природа утилизирует эффективно и без следа; ничто не пропадает зря. Другие животные, в том числе жирафы, почти не замечали умершего собрата. Травоядные просто проходили мимо его тела, не останавливаясь.