Хлеб наемника - Евгений Шалашов

«Королевский талер… — вспомнил вдруг я. — Мать твою, влип!»

Вчера, когда допивал последнюю кружку, наткнулся языком на что-то твердое.

— Гы-гы-гы, — гадливо заржал сидевший напротив меня собутыльник, чья морда казалась знакомой. — Вот ты и попал!

Я выплюнул на ладонь добычу — серебряный кругляш с профилем короля Рудольфа.

— Поздравляю, солдат! — почувствовал я на плече твердую руку. — Ты принял талер!

Крепко зажав монету в кулаке, я попытался въехать кому-то по морде, но поднаторевшие в таких делах королевские вербовщики предвидели подобную развязку, потому, что было дальше, я уже ничего не помнил…

Человек пять бандитского вида возжелали пойти на штурм дверей. Имея опыт пребывания в закрытом помещении (видимо, тюремный) и ножи, решили взять в заложники сержанта… Дальше намерений у них не пошло. Наемник не стал звать на помощь подчиненных и даже не обнажил меч, а вытащил из-под плаща короткую дубинку: миг — и один из нападавших валялся на полу, второй и третий баюкали ушибленные руки, четвертый сидел на корточках и блевал. Пятый, отскочив в сторону, попытался укрыться за нашими спинами, но дубинка сержанта, превратившаяся в дротик, глухо стукнула его в лоб…

— Вынести на воздух, отлить водой и всыпать каждому по двадцать палок, — приказал сержант солдатам.

Желающих бунтовать больше не нашлось.

Большинство «рекрутов» отнеслись ко всему происходящему равнодушно, кое-кто беспокойно. Я, как ни странно, залюбовался действиями сержанта. В университете я слыл хорошим фехтовальщиком, но до наемника мне было ох как далеко…

Сержант и солдаты принялись выгонять нас на улицу, ставили в затылок друг другу, а потом заковывали в шейные рогатки, сбивая в партии по десять человек.

Из сараев, вроде нашего, вываливались помятые неудачники. Их «ковали» в деревянные колодки и отправляли вперед. Я не считал, сколько новых наемников получил король Рудольф, но не меньше пяти тысяч. Возможно, наемники-ветераны еще помнили собственный «вояж» с колодкой на шее, но никто из них не злорадствовал.

Помнится, профессор Томяни рассказывал, что именно так водили рабов, чтобы те не разбежались в пути. Рабство отменили лет триста назад. Стало быть, рабство отменили, но рабы остались.

Особенно тяжелым был первый день, когда мучило похмелье. Даже сегодня, по прошествии двадцати с лишним лет, этот день вспоминается как самый большой кошмар в моей непростой жизни. Пожалуй, хуже мне было только в пыточной камере…

Но человек — такая скотина, что может привыкнуть ко всему. Через седьмицу казалось, что мы так и родились с колодками на шеях… А чтобы хоть как-то избавиться от боли при соприкосновении колодки со свежими мозолями и ссадинами, наловчились на каждом привале засовывать между ошейником и шеей траву или лопухи.

В дороге мы познакомились. Я шел между двумя Жаками. Один из них сам отрекомендовался как Оглобля, а второго, чтобы не путать, обозвали Короткохвостом. Пока я думал, которое из дюжины имен, полученных при крещении, назвать, как Оглобля, ткнув на остатки университетской мантии, обозвал меня Студентом. И хотя я уже год как был бакалавром философии, учившимся в магистратуре (если так называть времяпровождение между лекциями и пивными…), но возражать не стал. Кличка была ничем не хуже и не лучше прочих. Но ее я носил недолго.

Четверо в нашей связке (включая меня) попали сюда случайно. Для остальных это был сознательный выбор. Двое пейзан считали, что королевская служба избавит их от нищеты, а смерть от меча или поноса пугала меньше, нежели вечное недоедание. Еще трое предпочли принять талер взамен бессрочной каторги… Короткохвост бежал от женитьбы на вдове брата.

В число таких же неудачников, как и я, входили мелкопоместный дворянин и двое ремесленников. На одном из первых привалов дворянчик пытался заговорить с нами свысока, за что получил чувствительный удар под ребро от Оглобли. Когда же ринулся в драку, то был немедленно награжден ударом дубинки, а выросший, словно из-под земли, сержант назидательно пояснил:

— Драки между солдатами запрещены! Ежели вам захочется свести счеты друг с другом, то во время учебных занятий такая возможность представится. Однако, — поднял наемник указующий перст, — в случае смерти или тяжелого увечья соперника виновник несет полную ответственность за причиненный королевской казне ущерб.

— А в чем будет заключаться ответственность? — робко поинтересовался я и на всякий случай добавил: — Господин сержант…

— В случае непреднамеренного убийства срок службы виновного увеличивается на количество лет, которые не дослужил убитый. Если убийство умышленное — виновника вешают. На случай увечий существует прейскурант. Сломанный палец — одна неделя. Рука — один месяц. Ну и так далее…

— Сколько мы не виделись? Лет пятнадцать? А помнишь, капитан, когда мы уходили со службы, полковник, что пришел вместо Люцифера, сказал, что за тридцать лет он впервые видит десятку, прослужившую вместе весь срок найма…

Что было, то было. Пять лет в одной десятке, и все остались живы и почти не покалечены. Такое случалось редко.

— Жак, а кем ты здесь? — поинтересовался я. — Старшина нищих или старшина воров?

— Только нищих, — махнул рукой Жак, выпивая очередной бокал. — У воров есть свой старший. Правда, по сложившейся традиции…

— Он обязан отчислять тебе долю, — продолжил я, уплетая ножку куропатки, нашпигованной орехами, зажаренную в сухариках и политую белым соусом.

— Не мне… — неубедительно стал отпираться Жак. — Он отчисляет в пользу сирых и убогих жалкие пять процентов.

— Эдакие сирые и убогие, что кулаком быка бьют… — усмехнулся я, принимаясь за сыр. — Трактир твой?

— Ага, — кивнул старшина нищих. — А еще есть пара складов, винный погреб, три лавки… Что-то там еще было. Как иначе содержать ораву бездомных и несчастных? Я же им как отец родной.

— Здорово! — восхитился я. — Значит, я правильно делаю, что не подаю нищим в хорошей обуви.

— Правильно! — засмеялся Оглобля. — Если хочешь получать денежки за свой труд — относись к делу добросовестно!

— Вот-вот… — засмеялся и я. — Особенно если посмотришь на старшину нищих в дорогих… дорогом башмаке…

— Мне — можно, — веско проговорил Жак, сделав вид, что не заметил оговорки. — Я побираюсь, чтобы форму не потерять. Но это не то, что в первое время, когда остался одноногим…

— Где это? — кивнул я на его деревяшку. — Помнится, этой ноге уже доставалось…

Оглобля задумался, а я его не торопил. Если надо, расскажет, а не расскажет, так я это как-нибудь переживу. Жак, покончив с очередной бутылкой, вытащил другую и, не воспользовавшись бокалом, стал пить прямо из горлышка. Отхлебнув половину, вытер губы: