Людоед (сборник) - Александр Варго

Заворчав, медведь отодвинулся, словно любуясь проделанной работой.

Смолин упал на колени, покачнувшись всем корпусом. Левая половина лица онемела. Он поморгал, тщетно пытаясь осмотреться. Видел только правый глаз. Виктор поднял руку, чтобы ощупать повреждения, наткнувшись на теплый лоскут плоти из кожи и волос. Половина его головы была скальпирована, кожа содрана до самого подбородка, левый глаз вытек.

Хрипло дыша, он смог встать на ноги. Кровь заливала единственный глаз, но даже сквозь багровую пелену он видел маячившего в паре метров медведя.

– Иди… сюда, – прохрипел он.

Медведь оскалил пасть. Переступив лапами, он вплотную приблизился к охотнику и, словно играючи, боднул его своей шарообразной головой. Поскользнувшись на влажной от дождя и собственной крови земле, Смолин мешком свалился в берлогу.

Медведь склонился над ним. На разорванное лицо человека капнула горячая, вязкая слюна.

– Жри, – прошептал Виктор. Рука с распоркой вновь вытянулась.

Зверь нагнул голову, и его зубы сомкнулись на запястье. Хрустнула кость, Смолин взревел от новой вспышки боли. Перекушенная кисть свесилась набок, как надломленный подсолнух, наружу, белея, выпирал костяной обломок. Благодаря петле стальная распорка не выпала из разжавшихся пальцев и теперь болталась в воздухе.

Виктор положил на грудь нож егеря и, скрипя зубами, снял со сломанной руки бесполезный крюк.

Медведь угрожающе фыркнул. Он вновь ухватился зубами за покалеченную кисть, начиная отрывать ее от руки. Рвались связки и мышцы, лопались сухожилия, и испепеляющая боль, словно цунами, накрыла Виктора с головой. Не было ничего, кроме этой всепоглощающей боли.

«Только… не потерять сознание», – молился он.

На его изуродованное лицо снова потянулись клейкие нити крови вперемешку со слюной зверя. Медведь обгладывал руку охотника, словно леденец на палочке.

Трясущиеся пальцы здоровой руки Виктора ухватили рукоятку ножа. Она была скользкой от крови.

– Прости… меня, – едва ворочая языком, выдавил он, всаживая в мохнатый живот зверя нож.

Еще раз. Еще раз. Наконец лезвие пробило густой мех и с легкостью проникло в податливую плоть.

«Против шерсти… снизу вверх…»

Он потянул нож вверх.

От оглушительного рева медведя у него заложило уши, но он продолжал в неистовстве кромсать брюхо мохнатого чудовища.

Москва, воскресенье, 12.55

Мария Николаевна продолжала говорить с сестрой по сотовому.

– Да, Свет… Конечно… Нет, ни в коем случае, Свет… Как только мы вернемся домой, я обязательно приеду к тебе…

Увлеченная разговором пожилая женщина была твердо уверена, что стоящий неподалеку ребенок, которого она видела боковым зрением, был Артем. Конечно, это он, стоит и поджидает свою бабушку. Ее то есть.

– …ты, главное, список составь, что тебе надо, я все привезу…

Она не заметила, что к мальчику, которого она приняла за внука, подошли родители и все трое куда-то ушли.

– Свет, ты не представляешь, я вчера сама чуть не расшиблась – у Ларисы в подъезде что-то на лестнице разлили…

Тем временем Артем подошел вплотную к ограде, взявшись руками за железные столбы, окрашенные светло-серой краской. Он жадно вглядывался, выискивая глазами медведя, но в клетке было пусто.

– Папа, а где мишка? – раздался над головой детский голос. Артем скосил взгляд. Это была девочка примерно его возраста, а ее папа, толстый, отчаянно потеющий и отдувающийся, держал ее на руках. Девочка старательно лизала тающее мороженое, ловя язычком подтекающие струйки лакомства.

– А бог его знает, – ответил мужчина. Поставив девочку на асфальт, он смахнул со лба пот. – Спит, наверное. Вон его домик. В камнях.

Артем проследил за пухлым пальцем папы девочки, разглядев вдали небольшое строение в виде нагроможденных валунов, посреди которого темнел вход.

– У-у-у… так неинтересно, – обиженно протянула девочка. – Мы пришли, а он спит.

– Ладно, Ириш, пойдем, – сказал толстяк. Весь вид мужчины говорил о том, что ему явно надоело таскаться вдоль клеток, многие из которых были пусты – изнуряющая жара заставила животных прятаться в укрытиях, где есть тень и прохлада.

Артем завертел головой в поисках бабушки. И в этот момент сильный порыв ветра сорвал с него кепку, отбросив ее за ограду. Почти к самой клетке.

– Ой, пап, а у мальчика кепка улетела, – сочла своим долгом сообщить девочка. Стремительно тающий пломбир уже вовсю тек по ее тонким пальчикам. Ее губы и подбородок тоже были перепачканы мороженым.

– Да, улетела, – констатировал папа без каких-либо эмоций. – Ветер сильный, вот и улетела. Пошли. Тебя вытереть нужно, ты вся извозюкалась.

Они с дочерью развернулись, чтобы уйти.

Артем, так и не обнаружив бабушки, решил самостоятельно забрать кепку. Делов-то. Два шага сделать, и все.

Табличку «За ограду не заходить! Животное опасно!» Артем не видел. А если бы и видел и умел читать, это вряд ли бы остановило ребенка.

Все равно медведь спит в своем домике из камней.

По крайней мере мальчик так думал.

Как только Артем шагнул к кепке и нагнулся, чтобы поднять ее, из каменистого строения вылез медведь. Встряхнувшись, словно окончательно просыпаясь, он повел носом, принюхиваясь, и быстрыми скачками понесся к прутьям клетки.

Иркутская область, Тайшетский район, воскресенье, 6.59

Теперь уже медведь ревел от боли.

И без того страшная рана быстро расширялась, и наружу выполз склизкий мешок внутренностей. Смолина затошнило – кишки воняли падалью.

Зверь издал кашляющий звук и выпустил искалеченную руку охотника. Нервно переступил лапами. Земля под громадными когтями осыпалась, падая комками на обезображенное лицо Виктора, и ему казалось, что его хоронят заживо. Он выпустил нож, ухватившись за петлю кишок, потянул на себя. Внутренности трясущимся желе шлепнулись прямо на него, сверху водопадом полилась кровь.

Медведь тяжело осел назад. Подтянул к себе вырванные потроха, будто все еще надеясь вернуть их на место. Затем, перевернувшись на живот, зверь пополз прочь, оставляя за собой широкий алый след. Сизые петли кишок лениво волочились за ним, собирая на себе травинки и хвою.

Виктору удалось вылезти из берлоги. Задыхаясь и хрипя, он встал на четвереньки. Усилием воли охотник заставил себя посмотреть на то, что осталось от его левой руки. Медведь сожрал ее до локтя, перед уцелевшим глазом подрагивала жалкая культя, локтевая и лучевая кости расщеплены, вокруг рваное мясо.

Тускнеющим взором он посмотрел на уползающего медведя. Он полз, оставляя когтями глубокие рытвины, а сверху с веток за ним наблюдали вороны, молчаливые, черные, как сажа, зрители. Птиц было так много, что ветки под их весом начали проседать.