Записки остраннённого - Я. Нелитов

И все же, в качестве этюда, рискнем проанализировать персонажей заведомо более многогранных, чем герои сказок и герой «Медного всадника».

* * *

«Моцарт и Сальери»

«…Ведь он же гений – как ты да я». Вопрос: мог бы сам Пушкин в реальной жизни сказать нечто подобное кому-то из друзей-поэтов? Ну, ладно, пусть не Пушкин, а кто-нибудь из великих? Вот так же – от души, не притворяясь – как сказал пушкинский Моцарт пушкинскому Сальери. Нет ответа.

Еще вопрос: может ли и правда гений музыки (поэзии, живописи) – быть убийцею?

(Нет, мы не уходим от темы, все эти вопросы – для дела.)

Реальные живые поэты, к сожалению, нередко были… гм… ну, не очень хорошими людьми. Академик Гинзбург, физик, специально занимался подобной темой – и к удивлению своему (и радости) обнаружил нечто, как ему казалось, странное: среди так называемых «лириков» оказалось немало злодеев, а среди великих физиков (без кавычек – Гинзбург изучал биографии именно ученых-физиков) – практически ни одного. Повторю: Гинзбурга это удивило. Мы же объяснение все-таки попробуем найти.

Не может ли названный факт, (хоть, конечно, совсем не научный) считаться аргументом за мышление в качестве ведущей функции? И, соответственно, против эмоций в той же роли. Вспомним шуточное стихотворение А. Аронова, написанное в подражание Пушкину – «На свете есть одни поэты»:

И если вам нужны тупицы,

Бездельники и виршеписцы,

Развратники и винопийцы,

Пустых девиц лихая рать,

Своих предатели обетов,

Чужих издатели секретов,

Ищите их среди поэтов –

Их больше неоткуда брать.

Это, разумеется, гипербола. То есть, преувеличение. Значит, есть что преувеличивать. Ведь и у самого Пушкина: «И средь детей ничтожных мира // Быть может, всех ничтожней он».

Похоже, не один лишь академик-физик заметил нечто подобное. Так что пушкинский Моцарт мог и ошибаться насчет гения и злодейства – если речь идет о «лириках».

(Были, конечно, исключения и среди крупных физиков. Скажем, немецкие ученые, которые добровольно сотрудничали с фашистами, – и стали после войны нерукопожатными для Нильса Бора, эталона этики. Но их были единицы. А среди светил мирового уровня – ни одного. Это же справедливо для всех изученных Гинзбургом эпох и стран.)

А вот художники бывали и убийцами. Или служили своим искусством несомненному злу. Речь не о тех, кто продавал свой талант, а о злодеях «буквальных» – таких как выдуманный Пушкиным Сальери. Бывали и такие. Причем творцы высокого уровня.

Однако – о трагедии Пушкина и ее героях. Почему Сальери мог убить из зависти, а Моцарт не мог? Пушкину это удалось показать так, что любой читатель со сказанным согласится.

Вспомним: Моцарт – персонаж, который близок к образу самого поэта, как никакой другой – если верить Андрею Синявскому (он же Абрам Терц). Хотя и различия налицо. Хотя бы дуэльный список Пушкина… Моцарт в этой трагедии – более чистое воплощение психологического типа, чем сам Пушкин. Так ведь и классическая музыка – предельное воплощение искусства ради искусства, она же – вне «идей». И, разумеется, художественный образ – Моцарт – должен быть «чище» скучной документалистики. Тем проще его анализировать как тип личности!

Итак, что сказал бы Карл Густав Юнг о типах личности двух героев этой маленькой трагедии? И – как бы он ответил на вопрос о том, почему один из них мог убить, а другой – нет?

Перед нами уже отнюдь не сказочные персонажи. А значит, ожидать, что они окажутся представителями чистых психологических типов, не приходится. Только установки – как и предупреждал нас Юнг.

Сальери. Описан более чем подробно – с самого детства. Откуда Пушкин взял все эти подробности? Ведь перед поэтом личность, тип которой, по сути, противоположен его собственному. Да и в окружении поэта никого сколько-нибудь похожего не было в помине. А образ получился не просто убедительный. Эта трагедия Пушкина вот уже два века остается популярной и у читателей, и у режиссеров, и у зрителей. Ибо ее персонажи – живые. (Хотя все прекрасно знают, что реальные Сальери и Моцарт были совсем на них не похожи.) Значит, как психолог Пушкин хорош – он все точно угадал.

Итак, психологический тип Пушкинского Сальери. По сути, этот герой описывает свой тип сам: «Алгебра» – безусловно, ведущая функция. То есть – мышление – по Юнгу. Но! Мотивом тяжелой многолетней работы над собой была истинная любовь к музыке. То есть – ощущения. Без них никакая алгебра была бы просто не нужна. Ощущения, однако, следовало развивать и упражнять – и музыкальный слух, и технику – «послушную сухость пальцев». Так что «работают» две функции психики в паре. Похоже, эмоциям в этой – исходной – схеме личности места немного. Как и интуиции. Пока немного. Их положение – подспудное. И лишь внешняя волна энергии способна их оживлять до уровня влияния на поведение героя. Как, например, новаторская музыка Гайдна. Все же прочее – пока строго от ума.

Мыслительно-ощущенческий, редкий тип личности. При этом – интроверт. Сам себя ведет к выбранной разумом цели – и приводит. Только достигнув ее, такой интроверт сам позволяет своей интуиции понемногу включаться: он начинает творить. Аналогично он управляет и энергией эмоций, строго регулируя степень их «допуска» до влияния на его жизнь. По сути, описан самоаналитик высшего класса. Вполне психологически сбалансированный. Если бы только не… Да. Если бы не этот праздный гуляка!

Моцарт. Отсутствует не то что подробное описание его пути в музыке – описания нет вовсе. Так и задумано: этого пути не было. (Напоминаю: речь идет совсем не о реальном работяге Моцарте, музыкальная муштра которого началась едва ли не с пеленок.) Пушкинский Моцарт получает талант и мастерство задаром, ничего для этого не делая. Как? А вот примерно так, как сам Пушкин. Этот Моцарт – именно праздный гуляка. Иначе у Сальери не было бы таких серьезных оснований для восклицания, с которого начинается трагедия. Правды нет!

Все доведено почти до абсурда. Один посвятил самоотверженному служению своему богу – Гармонии – всю жизнь – и достиг высоты. Как он полагал – большой высоты. Другому между делом «пришли в голову две – три мысли» – и они настолько выше достигнутого первым, что обесценивают его служение. И не только его.

Разумеется, все это – вовсе не о композиторах. О поэтах! Которые считались – и считали себя – талантливыми. Пока не появился Пушкин. Который чаще всего писал стихи в постели, когда болел. Или будучи запертым в Болдино. Впрочем, и там – лежа в постели, до обеда, после утреннего кофе.