Проект "Сколково. Хронотуризм". Книга 2 - Татьяна Михайлова

Партизаны взроптали вразнобой, но Амвросий рявкнул на них, так что все притихли, а некоторые даже присели.

— Кто-то вагоны камнями набил, чтоб пары вагонные просели, чтоб не заподозрили, что там пусто, — продолжал Андрей, стуча зубами по краю жестяной кружки с горячим чаем, крепко смешанным с давешним самогоном. — А сами золотишко того…

— И кто ж его того? — хмуро спросил Зосим, расчесывая пятерней бороду.

— Да откуда ж знать? — в то ему ответил Андрей, в котором проснулась веселая бесшабашность. — Может, колчаковцы, может, чехи, которые Колчака красным выдали, может, друзья-союзники, может, еще кто. Мало ли швали в Сибирь понаехало? Чехи, поляки, румыны, британцы, японцы, французы, штатники… Кто угодно мог золото стырить.

— Двести тонн?!

— Я не все вагоны посмотрел, остальные гораздо глубже ушли, туда без водолазного оборудования не попасть.

— Без чего?

— Ну… Жюля Верна читали? Нет? Ладно, короче, дыхалки не хватит. А золото тяжелое, — ответил Андрей, незаметно для себя копируя интонации, которыми Амвросий напутствовал его в ледяную купель. — На ваши двести тонн пять-десять вагонов нужно от силы. Перегрузить за ночь силами двух-трех рот солдат в другой эшелон и отправить на Кудыкину гору особого труда не составит. А можно и на подводах вывезти, было б желание.

— Ладно, — бросил Зосим, поднимаясь на ноги. Он как-то разом постарел и осунулся.

— А с этим-то чего делать? — Амвросий ткнул Андрея в бок стволом берданки.

— Отпусти, пускай к своим коммунякам валит, — отмахнулся Зосим. — И Катька пускай с ним уходит, к Ленину своему, видеть их больше не хочу.

Амвросий посмотрел в его сутулую спину, покачал головой. Склонился к уху Андрея:

— Давайте собирайтесь быстрее да валите, пока он не передумал.

Андрей натянул белье, гимнастерку, галифе, внаглую влез в шубу из собачьих шкур — хотя зачем она ему, через полчаса все равно возвращаться. С грустью посмотрел на Катю, которой предстояла в этом мире ой какая нелегкая судьба. Эх, такую бы в наше время встретить! Чистую, восторженную, но сообразительную, красивую не ботоксом и подтяжками, а простой, естественной красотой. Женился бы сразу. Тут же. На месте.

Перевел взгляд на Амвросия.

— А вещи-то мои вернете? Часы, оружие, мандат? — негромко спросил он.

— Да ты не обалдел ли? — вытаращился на него партизан. — Тебя тут в живых оставляют, а ты о часах каких-то заботишься? — слово «часах» он произнес с особым нажимом.

«Ах вот оно что! Понравился тебе, значит, „Патек Филипп“? Ну, носи на здоровье вместе с маузером», — улыбнулся Андрей, но вслух говорить ничего не стал. Дикие они тут, чуть что — за оружие хватаются. Повернулся к Кате.

— Вот, выгоняют нас, подруга, — деланно вздохнул он. — Куда пойдем?

— Не знаю, — пожала плечами та. Видно было, что слова дяди ее ошарашили. Не ожидала она такого. Конечно, изгнание из стаи всегда было одной из высших мер наказания — и среди людей, и даже среди животных.

— Может, в деревню пока, а там посмотрим? — Андрею хотелось увести ее подальше от пятен крови на снегу, трупов, злых вооруженных мужиков и всей этой катавасии.

— Давай, — безучастно проговорила она.

— Да не расстраивайся ты, может, дядя остынет немного, поймет, что погорячился, передумает.

Она уткнулась в его плечо и зарыдала. Не зная, что и сказать, он обнял ее, прижался щекой к выбившимся из-под пухового платка волосам. Вздохнул. За камни, что ль, отойти, а то так вот растворится в воздухе прямо из ее объятий. Шок для девицы будет, а ей и так сегодня досталось.

Тишь зимнего утра разорвала пулеметная очередь. Андрей оглянулся. Из-за поворота медленно выезжал паровоз с российским триколором на трубе. Впереди его была открытая платформа, обложенная мешками с песком. На ней-то и стоял пулемет, который поливал окрестности свинцовым дождем. За ним на платформе виднелись несколько солдат, судорожно досылающих патроны в патронники своих винтовок. За локомотивом тянулись несколько броневагонов с круглыми орудийными башнями.

Пулемет на открытой платформе с лязгом выплюнул еще одну очередь, тут же заговорили другие. Защелкали винтовочные выстрелы. Развернувшись, рявкнула орудийная башня. Над косогором встал черный столб разрыва.

Андрей упал на Катю, закрывая ее от осколков своим телом. По спине забарабанили мерзлые куски земли. Снова взорвалось, над самым ухом. Кто-то закричал пронзительно.

— Колчаковцы! Колчаковцы! — понеслось по гребню. — Отходим!

Катя выбралась из-под слегка оглушенного Андрея, но тут же спряталась обратно. По тому месту, где только что была ее голова, прошла пулеметная строчка, обрезая безлистные ветки чахлых кустов. Рядом встал столб разрыва, от многократно усиленного эхом грохота заложило уши. Взрывная волна прошла над ямой, скинув в нее Амвросия, сжимающего берданку в белых пальцах. Жизни в его глазах не было. Другой разряд лег еще ближе. Еще немного — и накроют.

Он повернулся к Кате:

— Беги отсюда!

— Куда?

— Подальше, в деревню, к дедушке, куда хочешь, только беги!

— Я без тебя не пойду.

— А, черт. — Он выпихнул девушку из ямы, подтолкнул под круглый зад и сам побежал следом. Больше почувствовав, чем услышав вой приближающегося снаряда, спрыгнул в ближайшую ямку, увлекая Катю за собой.

Они оказались в пулеметном гнезде. Оба партизана-пулеметчика были мертвы, их спины посекло осколками недалекого разрыва. Пулемет замер, сиротливо задрав к небу толстый ствол. Молодые люди прижались к противоположной стене, подальше от тел, скрючились, зажав ладонями уши. Но пушки больше не стреляли, почти прекратилась и винтовочная пальба.

Что за черт? Неужели ушли? Или поперли откос штурмовать? А с бронепоезда не стреляют, боясь попасть по своим? Андрей выпрямился и бочком, стараясь не коснуться трупов, подобрался к краю. Высунул голову. Несколько пуль взбили фонтанчики земли и битого камня совсем рядом. Он отпрянул, но до того успел заметить, что склон усеян фигурами в мышастых шинелях. Прижимаясь животами к скале, они медленно ползли вверх.

Если доползут, тогда точный, стопроцентный, гарантированный пи… «Хм, вот уже и ругаться стал матерно», — как-то отстраненно зафиксировал для себя Андрей. Раньше за ним такого не водилось, он даже гордился, что всегда мог выразить эмоции нормальными словами, но теперь… По-другому и не скажешь.

Пока эта мысль бродила по закоулкам его мозга, руки сами отваливали в сторону мертвые тела, поправляли ленту, взводили затвор.

— Иди сюда, — обернулся он к Кате, которая так и сидела у дальней стенки, зажав уши и зажмурив глаза.

Она молча подползла, нарочито отворачиваясь от сваленных друг на друга покойников.

— Берись за ленту и смотри, чтоб она в подающее отверстие ровно входила. А то брезентовая она, если патрон криво в прорезь войдет, его перекосит — и пиши пропало. Ясно?