Связанный честью - Сандра Браун

Эйслин совершенно искренне очаровалась Лукасом Грейвольфом.

– Ты не сказал мне, что был адвокатом.

Болтать он явно был не расположен. Но Эйслин сразу взяла быка за рога, она не знала, как еще начать с ним разговор.

– Это не относилось к делу.

– Все равно мог бы упомянуть.

– Зачем? Тебе было бы легче, если бы ты знала, что ножом тебе угрожает адвокат?

– Наверное, нет, – устало сказала она.

Лукас снова вернулся к поглощению супа.

Разговор был окончен. Вытаскивать из него информацию было не легче, чем выдирать глубоко укоренившийся зуб. Она сделала еще одну попытку:

– Твоя мать сказала, что ты уехал в колледж стипендиатом по бегу.

– Похоже, вы вдвоем неплохо поболтали.

Он покончил с супом и отодвинул пустую тарелку.

– Так это правда? – нетерпеливо переспросила она.

– К чему такой внезапный интерес?

Она пожала плечами:

– Я просто… Я не знаю. Мне интересно.

– Тебе хочется узнать, как бедный индейский мальчик поднялся на высоты мира англо?

– Можно было догадаться, что ты обидишься. Забудь, что я спросила.

Она сердито отодвинула стул и встала, но, когда она потянулась за его тарелкой, чтобы отнести ее к раковине, ее руку внезапно перехватил Лукас:

– Сядь. Я расскажу, раз уж тебе так любопытно.

Состязаться с ним в силе она не могла – во всяком случае, не когда его пальцы стискивали ее руку, – так что пришлось снова сесть на место. Он несколько мгновений смотрел на нее через стол и только потом отпустил руку. В его глазах мерцало презрение, сила которого заставила Эйслин тревожно поерзать.

– Я окончил школу здесь, в резервации, – начал он свой рассказ. Его губы превратились в мрачную линию, которая почти не нарушалась, когда он выговаривал слова. – Я получил стипендию, потому что какой-то выпускник, разыскивающий тренера, увидел меня на беговой дорожке. Вот так я попал в Тусон и был зачислен там в университет. Легкая атлетика мне давалась легко. Но по сравнению с другими новичками я оказался прискорбно необразован. Как ни старался я хорошо учиться в резервации, я был даже близко не готов учиться в колледже.

– Не смотри на меня так.

– Как именно?

– Как будто я должна чувствовать себя виноватой за свои светлые волосы и голубые глаза.

– Таким, как ты, это трудно понять, но, когда человек с самого начала изгой, он обязательно должен в чем-нибудь стать лучшим. Это единственный способ стать своим. Пока ты и твои сородичи наслаждались всякими тайными обществами и вечеринками, я упорно учился.

– Ты хотел превзойти всех.

Он усмехнулся:

– Я хотел хотя бы не вылететь. В свободное от лекций, библиотеки и беговой дорожки время я работал. Работал на двух работах в университетском городке, потому что не хотел, чтобы меня считали халявщиком, попавшим в университет только по причине расы и хорошей беговой скорости. – Он сложил руки на столе и уставился на них. – Ты знаешь, что такое полукровка?

– Я слышала это слово, да. Оно не слишком приятное.

– Ты знаешь, каково вот так балансировать? Хотя вопрос риторический. Конечно, не знаешь. О, в беге я даже приобрел кое-какую славу. Бегать я умел, – мечтательно произнес он, словно заново услышал радостные крики своих поклонников со стадиона. – Когда я с отличием окончил колледж…

– Значит, тебе действительно удалось стать лучшим.

Он проигнорировал ее слова:

– Я стал настолько известен, что обо мне написали статью в газете. С уклоном в то, какие у меня выдающиеся успехи… для индейца. – Он пронзил ее взглядом. – Понимаешь, всегда есть такая особая градация – «для индейца».

Эйслин понимала, что он прав, и ничего не ответила.

– И я пошел прямиком в юридическую школу. Я очень хотел стать практикующим адвокатом, хотел помогать индейцам защищать свои права и не допускать, чтобы добывающие компании их эксплуатировали. Мне даже удалось выиграть несколько дел, но этого было совершенно недостаточно. Я начал разочаровываться в юридической системе. Я понял, что она так же подвержена политике, как и все остальное в этом мире. Правосудие отнюдь не слепо. И тогда я тоже стал играть не по правилам. Я стал больше критиковать и говорить открыто. Я помогал протестующим индейцам объединиться, чтобы их голос стал лучше слышен. Я организовывал мирные демонстрации. Но этим я только заработал себе репутацию возмутителя спокойствия, за которым следует лучше присматривать. И едва у властей появилась возможность меня арестовать и упрятать за решетку, они это сделали.

Он откинулся на спинку стула и холодно посмотрел на Эйслин.

– Вот таким образом. Теперь ты удовлетворена? Узнала все, что хотела?

Она даже представить не могла, что он способен на такую длинную речь. Догадаться об остальном не составляло труда. Он не принадлежал ни индейцам, ни англо. И за это подвергался унижениям и оскорблениям. Для упорного и гордого молодого человека невыносимо, когда его называют полукровкой.

А он был умен и отлично развит физически. Нет сомнений, остальные индейские несогласные смотрели на него снизу вверх. Они считали его лидером и все были на его стороне. Он стал человеком, которого общество англо просто боялось. Однако Эйслин все равно считала, что большинство невзгод Лукаса Грейвольфа происходило от его же собственной озлобленности и упрямства.

Он ведь мог избежать тюремного заключения, если бы назвал истинных виновников. Эйслин легко представляла, как он сжимает челюсти и отказывается отвечать на вопросы властей.

– Ты ведешь себя вызывающе, – откровенно сказала она.

К ее удивлению, он в ответ улыбнулся, но от этой улыбки шел мороз по коже.

– Ты чертовски права, я веду себя вызывающе. Но так было не всегда. Уезжая из резервации в колледж, я был очень наивен и полон высоких идеалов.

– Но общество над тобой поиздевалось.

– Давай, смейся надо мной. Я к этому уже привык.

– А тебе никогда не приходило в голову остановиться и подумать, что, может, тебя не принимают не из-за происхождения, а по причине вызывающего поведения?

Он снова сделал выпад и схватил ее за запястье.

– Да что ты об этом знаешь? Ничего! – прорычал он. – У тебя даже имя воняет чистой англосаксонской кровью. Тебя когда-нибудь спаивали ликером на вечеринке, чтобы посмотреть, сколько алкоголя влезет в индейца? И до какой степени он может допиться? «Может, он нацепит перья и станцует для нас?», «Где же твои лук и стрелы, а, вождь?».

– Прекрати!

Эйслин попыталась освободить руку, но у нее ничего не вышло.

Они оба уже были на ногах, сами того не замечая. Грейвольф наклонился через стол. Зубы сжаты, а в сладчайшем тоне звучит неприкрытая угроза.