Самая лучшая месть - Стивен Уайт

Моя жена, Лорен, должно быть, распознала мою хворь еще раньше, чем это сделал я сам.

Выйдя из «Трианы», мы с Дайаной сели по машинам, и я поехал домой.

Лорен, наша малышка Грейс, наша собачка Эмили, наш пес Энвил и я жили в перестроенном и обновленном доме на территории бывшего ранчо, расположенного на склоне обращенных к западу холмов долины Боулдер, в районе под названием Испанские Холмы. Час приятного общения с Дайаной помог избежать обязательных для этого времени пробок, так что дорога от центра города до дома отняла всего двадцать минут.

Ночь еще не наступила, но было уже темно, к тому же вечер выдался безлунным, так что я ехал по нашей грязной гравийной дороге с включенными фарами. Лучи нащупали дверь гаража как раз в тот момент, когда я протянул руку к кнопке, активизирующей механизм автоматического открывания дверей. Увидев налепленные на них украшения, я тут же нажал на тормоза. До гаража оставалось футов пятьдесят, и машина остановилась как раз напротив дома.

Дверь открылась, и на пороге возникла Лорен. На ней было короткое летнее платье, которое она называла «тряпкой», а я обожал. На ногах — ничего. Сидевшая у нее на руках Грейс махала ручонками, распевая что-то вроде «Папочка, папочка». Обе собаки были на поводках, и я сразу заметил, что Лорен удерживает их из последних сил.

При виде такой картины на ум пришло слово «буколика».

Трогательные видения, подобные этому, почти заслоняли от меня реальность, в которой моя жена страдала от рассеянного склероза. Не совсем, но почти.

— Здравствуйте, мои милые.

Я выключил радио, опустил стекло и кивнул в сторону гаража, украшенного протянутыми крест-накрест желтыми лентами и огромным, похожим на гигантскую розу бантом. Зная, что сделать это все одной Лорен было бы не по силам, я сразу понял, что кто-то оказал ей помощь.

— Что здесь происходит?

Одновременно я мысленно прошелся по датам, которые могли каким-то образом выпасть из памяти. Годовщина? Нет. День рождения? Нет. Валентинов день? Нет. Рождество? Сомнительно.

Лорен улыбнулась. Ее черные блестящие, как антрацит, волосы уже отросли настолько, что она могла убирать их за уши. Она покачала головой, и фиалковые глаза блеснули, отражая свет фар.

— Открой свой подарок. И не волнуйся, ты ничего не забыл.

— Открыть гараж?

Лорен снова кивнула.

— Да.

Я дотронулся до кнопки, и двери гаража начали медленно раскатываться в стороны. Бант лопнул в тот момент, когда внутри вспыхнул свет, и я увидел незнакомое транспортное средство, занимающее то самое место, которое обычно занимала моя машина.

Я знал этот автомобиль, но я не узнал его. А потом все понял.

Моей первой машиной был очень подержанный красный с белым верхом мини-«купер» 1964 года. Я любил ее. Ни более ни менее.

Но вот она не отвечала мне взаимностью.

Оглядываясь назад, я вижу, что ошибся в ней так же, как ошибся потом, спустя несколько лет, в моей первой жене, той, с которой делил постель до Лорен. Ослепленный блеском, опьяненный страстью любви с первого взгляда, я позволил чувствам увлечь меня и совершенно утратил способность смотреть на мир объективно.

Я называл машину Сэди. Она была такая же роскошная и требовательная, как и моя первая жена. И так же, как моя первая жена, Сэди была восхитительной девочкой, которая слушалась твердой руки, но, к сожалению, имела стойкое отвращение к плохим дорогам.

Все мои средства уходили на Сэди. Я тратил на нее деньги, которых у меня в ту пору не было. В отличие от Мередит, моей бывшей, она не питала слабости к персидским коврам. Ее слабость заключалась в электрической системе. В запутанном мире ее проводов обитало куда больше гремлинов и привидений, чем в том дешевом ужастике, который мы вместе смотрели в открытом кинотеатре. Сколько я ни вкладывал в Сэди, стараясь добиться ее расположения, ей все было мало. Ее аппетиты не знали границ. Она меняла генераторы, соленоиды, свечи и все такое прочее с такой же легкостью, с какой Мадонна меняет белье. Во всем, что касалось электрических компонентов, Сэди проявляла неумеренность азартного картежника: ей всегда было мало. Но фул-хаус у нее никогда не получался.

Мы расстались через три года. Я продал Сэди отставному рейнджеру с надеждой, что уж он-то приучит ее к порядку и заставит исполнять приказы с первого раза. Я расстался с ней, но не забыл.

Очевидно, Лорен не пропускала мимо ушей мои неуклюжие рассказы о неудачном романе с Сэди. Потому что в гараже прямо передо мной стояла новенькая, красная с белым верхом «БМВ»-мини, найти которую невероятно трудно, а купить практически невозможно. Это была она, реинкарнированная копия моей первой любви.

Я выскочил из своей старушки, сделал шаг вперед и замер, разрываясь между двумя желаниями. Меня тянуло к машине, и меня тянуло к семье. Я повернулся к Лорен:

— Ты… как ты… это же невозможно… Она моя? Правда, моя?

Она улыбнулась.

— Но зачем? Что я такого сделал?

— Я подумала, что тебе понравится. Тебе нравится? — спросила Лорен, и я принял решение и побежал к ней, а не к машине.

Поводок выскользнул из ее руки. Инстинкт предупреждал: остерегайся Эмили, овчарки. По собственному опыту я знал, что она в приступе восторга может запросто свалить меня с ног. Но и Энвила, нашего миниатюрного пуделя, больше напоминающего ягненка, тоже нельзя было оставить без внимания. Ген агрессивности в молекулярных цепочках его ДНК отсутствовал, но сей недостаток Энвил компенсировал пронырливостью и ловкостью хорька.

Я уклонился от радостно прыгавшего пуделя, переместил центр тяжести, немного повернул колено — ровно настолько, чтобы сохранить равновесие — и в следующее мгновение рухнул на дорожку. Падая, я успел выставить руку, чтобы смягчить удар, однако хруст, которым сопровождался контакт с бетонной поверхностью, свидетельствовал о том, что серьезных последствий избежать не удалось.

Это подтвердила и боль, пронзившая правую руку.

Гумерус — это большая кость, соединяющая локоть с плечом. Перелом ее сопровождается сильным треском и острой болью. Можете мне поверить. Сухой щелчок был похож на звук выстрела, а боль ударила с такой силой, что, будь рядом мамино плечо, я бы, наверное, расплакался.

В моем случае лечение надмыщелкового перелома плечевой кости предполагало наложение на руку бандажа и фиксацию локтя под углом примерно в шестьдесят градусов. В следующие двадцать четыре часа я узнал, что шестьдесят градусов — это противоестественный угол, лишающий человека возможности заниматься самыми простыми, обыденными делами.

Первым меня осмотрел мой друг и врач травматологического отделения нашей больницы по имени Марти Кляйн. Проведя консультацию с ортопедом и оставшись со мной наедине, Марти собственноручно изготовил фибергласовый панцирь, сделав его ярко-красным, — мы с Лорен полагали, что именно этот цвет больше всего нравится Грейс. Одновременно он сообщил, что мне не стоит рассчитывать на участие в летнем велосипедном сезоне.