Мадам - Антоний Либера

Однако сейчас акт самопознания не принес желанного облегчения. Наоборот, он столько растревожил рану и швырнул меня в адскую бездну. Мало того, что я должен был терпеть типичные в таком состоянии муки, но еще и жить с ощущением моего ужасающего падения, подвергаясь оскорбительному сравнению с другими жертвами болезни. Именно здесь кончилась моя выдержка и мое терпение. И это мобилизовывало на поиски спасительного лекарства.

«Нет, так жить нельзя, — думал я, глядя на деревья, меняющие свои краски в октябрьском солнце. — Необходимо срочно что-то предпринять. Если я не приму меры для собственной обороны, то скоро опущусь на самое дно. Превращусь в одного из тех жалких шутов, готовых любой ценой, даже самых подлых унижений, заслужить хотя бы тень благосклонности».

Я отдавал себе отчет, что в моем положении — восемнадцатилетнего молокососа, который младше ее по крайней мере на двенадцать лет и к тому же является ее подданным, причем самого низшего ранга, — рассчитывать на нечто большее, чем словесное утешение, было бы глупостью, неизбежно засасывающей в трясину стыда и повергающей в ад унижения. Однако под «словом» я понимал не «литературу», когда в соответствии с третьим актом шекспировской драмы жизни я должен был бы слагать о ней печальные вирши или, упаси Боже, строчить любовные письма. Удовлетворение словом, в чем я усматривал свой шанс, представлялось мне иначе. Оно должно было основываться на некой игре, в которой произнесенные слова и фразы меняли бы свой смысл и усиливались, превращались бы в нечто большее, чем обычное средство общения, становились своего рода фактами. Иначе говоря, в этой игре язык должен был соединяться с определенной частицей реальности. Эфемерные звуки с условным смыслом обрели бы скелет и плоть.

Я уже не раз в жизни убеждался, как много могут слова. Мне удалось прикоснуться к их волшебной силе. Они могли не только менять действительность, но и творить ее, а в отдельных случаях — даже ее подменять.

Разве не слова изменили уже, казалось бы, решенную судьбу в бюро Конкурса любительских театров? И разве не они позднее подчинили себе «чернь»?

Или незабываемые мгновения торжества после Фестиваля хоров… Разве, по сути дела, не слова были тому причиной? Разве для того, чтобы состояние обычной разрядки после долгой и неприятной работы внезапно превратилось в радостное вакхическое безумие, не потребовалось магического «по тоге»? И восклицания «What you say?» — чтобы наступил катарсис?

И, наконец, разве не слова одерживали победу над фактами даже в «подпольной» жизни школы? Из десятков событий, которые золотыми буквами записывались в памяти класса, высшая строчка несомненно была отведена бессмертной фразе Рожека. Она превосходила даже такую смешную и абсолютную в своем выражении «гусарскую» атаку Фонфеля, которая со временем поблекла и утратила первоначальный возбуждающий смысл.

О да, не случайно книга, которая утверждает, что в начале всего было и навсегда останется Слово, считается Книгой книг, Книгой мира!

Теперь я собирался воспользоваться плодами накопленного опыта. Не полагаться на случай, когда Слово сыграет свою волшебную роль, а осуществить тщательно продуманные действия для достижения намеченной цели. Осознанно прокладывать Ему дорогу, подготавливать почву.

Для этого необходимо было потрудиться — так же как раньше, когда я только мечтал о джаз-ансамбле или о театральном спектакле. На этот раз создание условий для будущего восхождения на Олимп заставляло в основном заниматься сбором данных, важных и на первый взгляд незначительных, о жизни Мадам. Проблема требовала строго научного подхода. Пора кончать со вздорными фантазиями, домыслами и гипотезами и приступать к серьезным исследованиям и накоплению информации. И информации реальной, а не каких-то глупостей вроде номера губной помады. Только с такими картами в руках можно приступать к той игре, которую я затеял. Короче говоря, пришло время начинать следствие.

Чтобы этот смелый план не показался мне назавтра фанаберией разума, угнетенного депрессией, я решил как можно скорее утвердить его в реальности, то есть незамедлительно приступить к работе. Что уже сейчас я мог сделать? Но это же очевидно! Попробовать узнать ее адрес по телефонной книге.

Я встал и решительным шагом направился к почте.

Маловероятно, чтобы у директора школы не было в квартире телефона. Однако это не означало, что номер телефона и фамилия занесены в телефонную книгу. Телефон можно было зарегистрировать на чужое имя, а если его установили недавно, то его номер мог и не попасть в последнее издание телефонной книги, которая переиздавалась каждые два-три года.

Опасения оказались напрасными. Абонентов, которые носили такую же фамилию, как Мадам, оказалось всего лишь трое, у двоих было другое имя, и только одно — женское — как раз ее.

Быстрый и легкий успех, которым увенчалась моя первая криминалистическая операция, поставил меня в двойственную ситуацию. С одной стороны, меня охватило возбуждение и я утвердился в вере, что разработанный мною план не какая-то бредовая фантасмагория. Но с другой стороны, я испытал разочарование, так как задача, которую я перед собой только что поставил, уже была решена, и я вновь оказался на исходных позициях. А это опять порождало сомнения.

Подвергнув свои ощущения беспристрастному анализу, я понял, что причиной их является подсознательный страх. Вместо того чтобы идти вперед, отбросив все сомнения, я искал пути отступления. Мечтая о ситуации, когда я, вооружившись соответствующими знаниями, смогу начать свою Великую Игру, я в то же время боялся ее — медлил и даже готов был броситься в бегство.

«Нужно переломить себя, — мысленно повторял я, — нужно выработать атакующий стиль игры». И, не долго думая, я отправился по установленному адресу.

Улица, а точнее, небольшой жилой комплекс, где я оказался, находился примерно на полдороге между моим домом и школой. Выйдя из автобуса, а потом проходя по лабиринту аллей, окружавших дома, я почувствовал, как быстро забилось сердце. Ведь каждую минуту я мог столкнуться с ней лицом к лицу! Не покажется ли ей это подозрительным? Конечно, у меня нашлись бы тысячи причин, чтобы оправдать свое появление в этом районе, но все же… Как тогда вести себя? Поклониться и идти дальше как ни в чем не бывало? Или попытаться развить ситуацию? Изобразить удивление и каким-то образом воспользоваться встречей с ней?

Нет, не годилось ни одно из возможных решений. Я пришел к выводу, что такая случайная встреча расстроила бы мои планы. Ее нужно было избежать, во что бы то ни стало. И я удвоил бдительность. Если только замечу ее, тут же сверну в сторону или повернусь к ней спиной. В крайнем случае сделаю вид, что задумался, и пройду мимо, будто не заметил ее. Пока я шел аллеей между домов, это не представляло большой проблемы. Однако что мне делать, если я столкнусь с ней в дверях ее дома или, тем более, на лестнице? Тогда я вынужден буду как-то объясниться…

К счастью, список жильцов был вывешен снаружи дома.

Я нашел ее фамилию, обратил внимание на ее соседей по квартире и на всякий случай запомнил их фамилии. Вооружившись этими сведениями, я расслабился наконец и спокойно направился к входным дверям. Теперь я мог не опасаться встретиться с ней даже в дверях ее дома. Если она, удивившись или заподозрив что-то, задаст мне какой-нибудь вопрос, у меня всегда готов ответ: «Я иду к… — тут я назвал бы кого-нибудь из ее соседей сверху, — что в этом странного?»