Волчонок - Александра Анненская

Сон не произвел на Илюшу того действия, какого ожидал Петр Степанович. Он остался при своем намерении не ходить больше в гимназию, и в понедельник действительно не пошел.

– Что это значит, Илюша, отчего ты дома? – спросил Петр Степанович, видя, что после утреннего чая он принимается за чистку подсвечников и не думает надевать гимназический мундир.

– Я ведь сказал вам, что не буду больше ходить в гимназию, – проговорил мальчик.

– Как? Так это ты в самом деле затеял? – воскликнул Петр Степанович. – Нет, Илья, этого я не допущу! Ты захотел лучше учиться в гимназии, чем в мастерской, и я этому не противоречил, так как у тебя есть способность к умственному труду. Но бросить гимназию я тебе не позволю. Я прямо приказываю тебе: одевайся скорее и отправляйся. Помни, что для тебя главное – учиться, и учиться, как можно лучше, а остальное все пустяки…

Илюша опустил голову. Петр Степанович и не подумал разобрать, из-за чего товарищи невзлюбили мальчика, из-за чего так жестоко обошлись с ним. Илюша, не привыкший к откровенности, не чувствовал потребности рассказать ему все подробно, но не смел ослушаться его прямого приказания. Тяжело было ему это послушание, тяжело было вернуться в гимназию, опять сидеть в одной комнате, за одним столом с теми, кто так жестоко, так несправедливо оскорбил его! У него не являлось ни малейшего желания помириться с товарищами, объясниться с ними откровенно и хоть побраниться, да зато потом сойтись поближе. Ему и в голову не приходило, что будь сам он общительнее с ними, дружелюбнее – и они будут лучше относиться к нему.

«Они меня не любят, презирают, – думал он, медленными шагами направляясь к гимназии после строгого приказания Петра Степановича. – Пусть себе. Мстить я им не могу и не буду, но я просто совсем не стану знаться ни с кем из них! Он говорит, что „главное – учиться“; ну, хорошо, я буду учиться, а на них и внимания не стану обращать!»

С такими недружелюбными чувствами пришел Илюша в гимназию. Он и не заметил, что многие из его товарищей успели одуматься и поняли, как были неправы, осудив его без всяких доказательств. Им стыдно было смотреть на его синяки и ссадины.

– Если бы он был вправду фискал, он и теперь нажаловался бы, а он – ничего: сказал воспитателю, что ушибся, – толковали между собой некоторые из них и старались загладить вину свою перед ним, заговаривали с ним, приглашали его играть с собой.

Илюша не замечал этих попыток сблизиться с ним и твердо выдерживал свое намерение – сторониться товарищей. Учился он прилежно, отлично выдержал переходный экзамен из второго класса в третий, на каникулах много читал и в третьем классе стал сразу первым учеником. Это, однако, не примирило его с гимназией, он продолжал посещать ее с отвращением, только исполняя приказание Петра Степановича.

В третьем и особенно в четвертом классе отношения Илюши с товарищами стали несколько лучше прежнего. Некоторые из мальчиков поумнели, поняли, что глупо смеяться над товарищем за то, что он беден и принужден исполнять неприятную работу; другие уважали Илюшу за его познания и прилежание; остальным просто надоело тормошить угрюмого Волчонка, который не делал им никакого зла, но и не обращал на них ни малейшего внимания.

Сам Илюша стал менее обидчиво относиться к шуткам и насмешкам, да ему, по правде сказать, было и вовсе не до товарищей. Его занимали более серьезные и печальные мысли, – занимали так сильно, что из-за них он зачастую забывал даже выучить урок. В домашней жизни ему приходилось переносить много неприятностей, эти неприятности мучили и волновали его гораздо больше мелких гимназических ссор.

Дела его «господ» шли дурно, и это отражалось на нем. Сергей Степанович все еще был в университете и все так же лениво посещал лекции, как и в начале. Взамен того он завел множество знакомств, часто не только вечера, но и ночи проводил вне дома и беспрестанно то просил у брата денег, то присылал к нему своих портных, перчаточников, извозчиков для уплаты по счетам.

Петр Степанович выдавал требуемые деньги, но сильно морщился при этом и часто говорил брату:

– Ты, кажется, считаешь меня богачом, Сергей? Разве ты не видишь, что деньги достаются мне трудом, и нелегким трудом!?

Справедливые упреки брата сильно раздражали Сергея Степановича. Он обыкновенно возражал ему очень запальчиво и при этом всякий раз поминал Илюшу:

– Странно, – говорил он, – что ты жалеешь нескольких рублей для брата, а тратишь Бог знает сколько на какого-то чужого мальчишку.

– Конечно, тебе приходится трудиться много, – замечал он в другой раз, – да разве я виноват, что тебе охота воспитывать уличных мальчишек?

– Известно, для меня у тебя ничего нет, а небось, понадобится Илюшке новая книга, так деньги найдутся!

Тяжело было Илюше слышать все это, – слышать, что ради него Петру Степановичу приходится брать лишнюю работу, что отчасти из-за него между братьями происходят размолвки. Оставаясь наедине с ним, Сергей Степанович тоже не упускал случая попрекнуть его.

– Экий ты, право, счастливец, Илюша, – говорил он ему, – какого благодетеля себе нашел! У нас у самих иной раз нет лишнего рубля на табак, а ты ни в чем не терпишь недостатка!..

– Сидит себе за книжкой, точно барин какой, – усмехался он, проходя мимо Илюши, прилежно учившего урок. – Брат набирает себе работы, меня попрекает, что я не зарабатываю денег, а ему и горюшка мало!

Сам Петр Степанович никогда не показывал Илюше виду, что жалеет для него денег. Напротив, он всегда смеялся, видя с каким смущением мальчик выпрашивает у него новую книгу или тетрадь.

– Чего же ты так робеешь, – говорил он, – точно что дурное сделал! Пожалуйста, говори всегда смело, что тебе нужно: на полезные вещи у меня всегда есть деньги.

Илюша, однако, замечал, что это последнее было не совсем верно. Когда пришлось вносить за него плату в гимназию, Петр Степанович целый месяц не мог собрать нужных денег; когда настали холода, а его теплое пальто оказалось до невозможности коротким и узким, Петр Степанович несколько раз повторял:

– Эх, Илья, плоха у тебя одежда… Нужно бы соорудить новую… – Да так во всю зиму и не соорудил.

Для самого себя у Петра Степановича тоже не было лишней копейки. Платье он постоянно носил сильно потертое, чуть что не изорванное, на сапогах его зачастую красовались большие заплатки; золотые часы его исчезли и заменились серебряными, на простой стальной цепочке. А между тем он работал немало, даже можно сказать слишком много. Часто, просыпаясь часу в третьем ночи, Илюша видел свет в его кабинете, часто Петр Степанович вставал с постели утром бледный, жалуясь на сильную головную боль, и все-таки шел к своему письменному столу, все-таки читал и писал, хотя это, очевидно, стоило ему больших усилий.

«Ишь, как он убивается над этими книгами, – думал Илюша, глядя на истомленное, болезненное лицо молодого ученого, – и ведь не будь меня тут, ему было бы легче, меньше бы приходилось работать… И с какой стати ему меня кормить, одевать, да еще платить за меня в гимназию? Я ему чужой, он даже не любит меня… Так, по доброте делает. Только мне не следует пользоваться этой добротой, надо искать себе работы, надо избавить его от себя; ведь я уже не маленький».