До и после смерти Сталина - Леонид Млечин

В августе 1952 года к Игнатьеву пришел Рюмин. Он раскопал историю с Тимашук. Письмо достали из архива. Ее пригласили в следственную часть по особо важным делам Министерства государственной безопасности и попросили подробно описать обстоятельства смерти Жданова.

В конце августа Сталин вызвал Игнатьева на ближнюю дачу. Вождь пребывал в дурном настроении:

— Чекисты разучились работать, ожирели, растеряли и забыли традиции ЧК времен Дзержинского. Чекисты оторвались от партии, хотят встать над партией…

Но в тот день Игнатьеву было, чем порадовать Сталина. История с Тимашук ему понравилась. Вот она, реальная история умерщвления члена политбюро врачами-преступниками! Спросил, кто проявил инициативу.

— Рюмин и его работники, — ответил министр.

— Я все время говорю, что Рюмин — честный человек и коммунист, — воодушевился вождь, — Он помог ЦК вскрыть серьезные преступления в МГБ. Но он, бедняга, не находит среди вас поддержки, и это потому, что я назначил его вопреки вашему возражению. Рюмин — молодец, и я требую, чтобы вы прислушались к нему и приблизили его. Имейте в виду — старым работникам МГБ я не очень доверяю.

«Лечение тов. Щербакова, — докладывал Игнатьев, — велось рассчитано преступно… Лечение товарища Жданова велось так же преступно… Вражеская группа, действовавшая в Лечсанупре Кремля, стремилась при лечении руководителей партии и правительства сократить их жизнь».

Вскоре Тимашук испытает миг счастья. 20 января 1953 года ее пригласит к себе в Кремль секретарь ЦК Георгий Маленков и от имени товарища Сталина и советского правительства поблагодарит за бдительность. На следующий день в газетах будет опубликован указ президиума Верховного Совета СССР: «За помощь, оказанную Правительству в деле разоблачения врачей-убийц, наградить врача Тимашук Лидию Феодосьевну орденом Ленина». Почти до самой смерти Сталина все газеты будут писать о враче-патриоте. В один день она станет самым популярным человеком в стране.

Сталин приказал арестовать начальника Лечсанупра Кремля профессора Егорова. Как только его взяли, спросил:

— Надели ему кандалы?

Услышав, что профессор не в наручниках, разразился злобной тирадой:

— Вы политические слепцы, а не чекисты. С врагами нигде так не поступают, как поступаете вы. Вы ни черта не понимаете в чекистском деле, а в следствии в особенности.

Он требовал бить арестованных, чтобы они во всем признались.

«Подобраны и уже использованы в деле два работника, могущие выполнять специальные задания (применять физические наказания) в отношении особо важных и особо опасных преступников, — доложили Сталину. — К Егорову, Виноградову и Василенко применены меры физического воздействия, усилены допросы их, особенно о связях с иностранными разведками».

Один из следователей докладывал в ЦК:

«Коган и Вовси показывали, что они делали ставку на физическое устранение товарищей Сталина и Маленкова. Только лишь в конце декабря 1952 года по указанию министра госбезопасности тов. Игнатьева, основывавшегося на указании ЦК КПСС, к некоторым из арестованных врачей были применены меры физического воздействия. Тов. Игнатьев дал указание о применении этой меры, исходя из того, что врачи-террористы не могли действовать по собственному почину, а обязательно должны быть связаны с иностранными разведками».

В самый напряженный момент министр госбезопасности Игнатьев свалился. Это понятно: он попал в такую мясорубку, что и здоровое сердце не выдержит. Его заместитель Гоглидзе вспоминал, что министр той осенью находился «в крайне подавленном состоянии».

Сталин рассчитывал, что найдет в его лице второго Ежова, который в тридцатые годы сам ходил по камерам, допрашивал арестованных и бил их. Вождь ценил именно таких.

14 января 1938 года в Москве на пленуме ЦК ВКП/б/ обсуждались «перегибы» в репрессивной политике. Доклад прочитал заведующий отделом партийных кадров Георгий Максимилианович Маленков. Он покритиковал первого секретаря ЦК компартии Азербайджана Мир Джафара Багирова:

— Ты расстреливаешь списками, даже фамилий не знаешь…

Тот быстро нашел оправдание:

— Окопавшиеся в аппарате Азербайджанского НКВД враги сознательно путали документы.

Сталин взирал на него благодушно. Упрекали хозяина республики не за то, что он расстреливал кого хотел, а за то, что ленился оформлять. Багирова сделали членом ЦК. Начались лучшие годы его жизни.

А Игнатьев надежд не оправдал. Партийный функционер, чинуша, он пунктуально передавал подчиненным указания вождя, требовал, чтобы те выбивали нужные показания, а сам не покидал письменного стола. Слабаком оказался.

Разочарованный Сталин ему прямо сказал:

— Ты что, белоручкой хочешь быть? Не выйдет. Забыл, что Ленин дал указание расстрелять Каплан? Хотите быть более гуманными, чем был Ленин? А Дзержинский приказал выбросить в окно Савинкова. У Дзержинского были для этой цели специальные люди — латыши, которые выполняли такие поручения. Дзержинский — не чета вам, но он не избегал черновой работы, а вы, как официанты, в белых перчатках работаете. Если хотите быть чекистами, снимайте перчатки. Чекистская работа — это мужицкая, а не барская работа.

И добавил:

— Будешь чистоплюем, морду набью.

Сталинские угрозы звучали зловеще.

Если бы Сталин не умер, Игнатьев мог последовать за уже арестованными чекистами.

15 ноября 1952 года у министра случился сердечный приступ. Поставили диагноз — инфаркт. Вместо Игнатьева верными помощниками вождя стали два генерала — Огольцов и Гоглидзе. Обоих назначили первыми заместителями министра госбезопасности. Вот они не гнушались самой грязной и кровавой работы. Вождь ценил таких работников. Однажды Берия привез ему компрометирующие материалы на коменданта внутренней тюрьмы на Лубянке Василия Блохина. Сталин ответил:

— Таких людей сажать не надо, они выполняют черновую работу — исполняют приговоры.

Расстреливая заключенных, Василий Михайлович Блохин удостоился высших государственных наград, включая орден Ленина, дослужился до генеральских погон, но в 1954-м его лишили высокого звания как палача.

Генерал-лейтенант Сергей Иванович Огольцов понравился вождю тем, что, выполняя его личное задание, сам убил двоих человек. Не на фронте, где никогда не был, и не в схватке с хорошо вооруженными диверсантами или бандитами… Он убил художественного руководителя Государственного еврейского театра народного артиста СССР Соломона Михайловича Михоэлса и театрального критика Владимира Ильича Голубова-Потапова.

«Сны Михоэлса, — вспоминала вдова, Анастасия Павловна Потоцкая, — почти всегда были смешаны с его тревогами. Он часто рассказывал о снах, веря в то, что я сумею их разгадать, и в то, что я сама иногда вижу вещие сны о грядущих неприятностях. Последний год много раз его преследовал сон о том, что его разрывают собаки.