Грустная девочка - Александра Флид

Хотя, кое-какие изменения, конечно, были. Теперь она открывала ему дверь почти сразу же после первого стука – значит, ждала его прихода. Она не задавала вопросов, но он частенько ловил на себе ее изучающий взгляд. Разумеется, ей было интересно, почему он продолжает приходить. В целом, он отлично знал, зачем нужны все эти хлопоты. Найти себе подружку на вечер было легко, но Мартин не хотел видеть других женщин. Хмурая, пугающе немногословная и вечно иронизирующая Эмма была для него самой красивой и привлекательной. Однако вдумываясь в детали, он и сам начинал теряться. Надеялся ли он на то, что между ними все наладится? Нет, конечно же, нет. Зная характер Эммы (или думая, что знает), Мартин был уверен в том, что ее решение было окончательным. Так к чему же эта кухонно-посудная возня? Только ради того чтобы посидеть рядом с ней часок-другой, погреметь тарелками и задать пару вопросов типа «Куда ты положила порошок»? Галиматья, да и только.

Поэтому, придя к ней в очередной день, Мартин решился на более конкретные действия. До этого момента все шло хорошо, раз уж она до сих пор не выставила его за дверь. Его общество не было ей противно – и на том спасибо. Нужно лишь солгать, сказав одну простую фразу: «Ничего личного».

– Мы уже помыли столько посуды, так почему бы нам не поужинать как-нибудь? – вытирая руки полотенцем, спросил он. – Думаю, мы заслужили такое право, раз уж отдали этой кухне почти месяц.

– Ты отдал месяц, а я чуть больше.

– Ну, тем более.

– Хорошо, я попрошу Присциллу, чтобы она завтра оставила для нас кое-какие объедки, – сохраняя вполне серьезное лицо, сказала Эмма.

– Ты же это не всерьез, – с опаской уточнил он.

– Нет, не всерьез, можешь не бояться. Просто обычно я не ем так поздно.

– А если я принесу что-нибудь прямо сюда?

– Тогда я заварю нам чай, и мы немного похулиганим здесь с посудой, – улыбнулась она.

Видимо, идея поесть прямо на этой кухне показалась ей вполне приемлемой, раз уж она так быстро согласилась.

Завершать разговор на этом не хотелось, и Мартин задал первый возникший в уме вопрос:

– Кстати, а что Присцилла делает с остатками еды? Я не видел здесь мусорных баков…

– Мы отправляем их на ближайшую свиноферму – к вечеру все то, что не съели мы, достается поросятам и хрюшкам.

– Справедливо, – одобрительно кивнул он. – Кто-то получает за это деньги?

– Не очень большие. В основном эти деньги идут на оплату моего труда.

– А хозяин общежития знает?

– Нет. Он не хочет ничего об этом знать – Присцилла сама нашла этот способ. Вообще, мусорные баки здесь есть, но она просто не может выбрасывать столько еды на помойку. Только не после голода и нищеты.

– Понимаю. Иногда я чувствую себя виноватым за свое благополучие.

– Да брось, сейчас жизнь для всех стала значительно проще, так что не стесняйся. Да и к тому же, разве ты получаешь свои деньги даром? Насколько я помню, тебе приходится тяжело работать.

– Каждый работает, как умеет, – скромно вздохнул он, все-таки ощущая приятное тепло от ее слов.

– Да, все мы должны выполнять свои обязанности. Или чужие. Иногда приходится делать то, что вообще тебя не касается. Ничего не попишешь. – Она вздохнула. – Я была рада поболтать, Мартин, но мне нужно идти. Ты тоже, скорее всего, еще не отдыхал после работы.

– Но ведь завтра мы встретимся опять? – уточнил он.

– Конечно. Ты обещал купить что-нибудь вкусное.

Для Софии прошедшее воскресенье стало самым тяжелым днем жизни. В ее памяти не сохранились воспоминания о смерти родителей, и единственной большой потерей, которую она могла точно охарактеризовать, стала гибель Стекляшки. Однако с Эммой было совсем другое дело.

Эмма поймет, что София предала ее. Эмма обидится и больше никогда ее не простит. Она не будет ей улыбаться и не станет разговариваться с ней. Может, не надо было рассказывать Филиппу о той странной тете, с которой ее познакомила Эмма? Тогда бы все обошлось, и ничего бы не случилось.

Нет, София привыкла рассказывать Филиппу обо всем, не пропуская даже самых глупых мелочей. Любое событие своей жизни она должна была обязательно изложить старшему брату, и лишь после этого ее беспокойное сердце успокаивалось. Когда она что-то утаивала от него, ей казалось, что она поступает нехорошо, и ее сразу же начинала терзать совесть. А уж такое большое событие, как появление новой тетеньки, она должна была непременно описать во всех красках.

Только реакция у Филиппа была какой-то странной. Она не рассказала ему ничего плохого – та тетя Мэй была даже милой и вполне доброй. Почему же он так разозлился? Гнев брата был таким неожиданным и страшным, что София даже начала всерьез думать, будто сделала что-то постыдное.

Когда Филипп немного успокоился, он усадил ее на свою кровать и заговорил. Его слова были непонятными, но София ощущала, что он не потерпит возражений.

– Эмма больше тебе не друг. Ты не должна ей верить, понимаешь? Я думал, что она лучше, чем остальные, в том числе, и наши опекуны, но она оказалась такой же обманщицей. Тебе это понять нелегко, а потому объяснять я ничего не буду. Просто ради собственного блага теперь держись от нее подальше. Она может и дальше изображать из себя паиньку, но теперь мне все ясно. Короче говоря, София, завтра, когда она придет, ты не должна идти к ней. Пусть поймет, что мы ее раскусили.

– Нет, я пойду, – с несвойственным ей упрямством, затрясла головой София.

– Не пойдешь, – крепко взяв ее за запястье, настаивал Филипп.

– Она хорошая.

– Для других, а не для нас. Помнишь, что дядя Шерлок тоже был поначалу хорошим?

– Он и сейчас хороший.

– Да ни черта. И тетя Ирена тоже довольно долго притворялась добренькой. А что теперь? Нам нельзя топать, смеяться, пердеть, отрыгивать и даже задавать вопросы. А дядя наплевал на все, он позволяет ей делать это с нами. Вот какие они хорошие.

– Все равно хорошие, – уже начиная плакать, попыталась возразить София.

– Нет, они оба просто… неважно. Важно одно: больше нас никто так не проведет. Стоит поверить одному из них, раскрыться и начать думать, что все хорошо, как обязательно случается какая-нибудь ерунда. С меня довольно. И с тебя тоже, кстати.

– Нет, – вытирая слезы свободной рукой, прошептала София.

– Нет? Тебе мало того, что нам уже сделали? Ты еще хочешь?

– Нет, – окончательно запутавшись, повторила она.

– Вот и хорошо. Значит, завтра ты будешь сидеть здесь, пока она не уйдет. Отвыкай от нее, София, не то потом станет только хуже.

Она проворочалась с боку на бок полночи, после чего, наконец, уснула. На следующий день после завтрака ей пришлось пройти в свою комнату под бдительным надзором Филиппа, где он и оставил ее одну. А потом он просто закрыл дверь снаружи, и София заплакала. Она лежала до самого обеда, и когда тетя Ирена освободила ее, чтобы она спустилась на обед, ей уже ничего не хотелось. У нее не было аппетита, и даже обычно раздражительная и холодная тетя стала беспокоиться. Вечером она принесла Софии теплого молока и впервые за много дней поцеловала на ночь. Раньше этого было бы достаточно для того чтобы девочка почувствовала себя счастливой, но теперь внимание тети не принесло ей облегчения – София тосковала по Эмме и страстно желала ее увидеть.