I love Dick - Крис Краус

Во время смотра мастерских в «Арт-центре» Крис подумывала свидетельствовать по делу Дика и убедить всех студентов написать ему. «Это изменит вашу жизнь!» Она бы написала безумный трактат, назвала бы его I Love Dick и опубликовала в университетском журнале Сильвера. Разве не вся ее художественная карьера была настолько же непрофессиональной?

Сильвер и Крис прошлись немного в сторону озера Фарао, а когда похолодало, они вернулись домой, занялись домашними делами и сексом, а затем вздремнули. Потом они встали и принялись разбирать гору коробок.

Следующую неделю они провели с Тедом и Пэм: устанавливали новые окна, стелили деревянный пол, сносили перегородки.

ПРИЛОЖЕНИЕ М: СЦЕНЫ ИЗ ПРОВИНЦИАЛЬНОЙ ЖИЗНИ

Турман, Нью-Йорк

Вторник, 5 января 1995 года, 22:45

Дорогой Дик,

сегодня в городском суде Турмана, втиснутые между мошенниками и нетрезвыми водителями, мы выступали истцами против наших бывших съемщиков – семейства О’Маллейс. Это должно помочь тебе хорошенько прочувствовать реальность, в которой мы существуем. Невозможно представить на нашем месте тебя. По правде говоря, нам и самих себя сложно представить на нашем месте. Когда все закончилось и мы выиграли, мы оба согласились, что меньше всего нас волновало материальное имущество. Нас просто достало, что все нас постоянно имеют, даже эти деревенские идиоты, которых мы засудили за неуплату аренды и которые рано или поздно все равно оставят нас в дураках. Ах, Дик, как бы я хотела, чтобы ты оказался здесь и спас нас от жизни в провинции.

Подписано: Шарль и Эмма Бовари

* * *

На следующий день, в пятницу, шестого января (Богоявление), Крис поехала в Коринф, чтобы заменить разбитое стекло в аптекарском комоде. Ее внутреннее состояние полностью совпадало с этим январским днем на севере штата… слепящий глаза снег хрустел под ногами, по Коринфу разгуливали толпы социальщиков, бывших психбольных, наполовину самозанятых – все они настраивались на еще четыре месяца зимы. Ей понравилось, как облака порозовели в середине дня, и она поняла, что произошла смена времен года – едва заметный сдвиг, отличающий январь от декабря. Она немного переживала, что на дне рождения Джозефа Кошута через две недели может столкнуться со своим экс-бойфрендом Маршаллом Блонски, хотя на самом деле она ждала этого вечера с нетерпением. «Первая вечеринка в Нью-Йорке, когда мне похер, – призналась она Дику. – Я с распростертыми объятиями встречаю будущее, пока в нем есть ты». Значило ли это, что она была счастлива?

Сильвер и Крис слонялись по стройке, которая была их домом, «помогая» Теду и Пэм, двум неевреям, принимавшим их постоянные скандалы за враждебность. Майя, их квартиросъемщица в Нью-Йорке, позвонила, чтобы сообщить о своем решении перестать платить за аренду.

Они оба решили, что Дик уехал из города на праздники, и обдумывали свой следующий шаг. В один из дней Сильвер позвонил своему другу Марвину Дитрихсону в Лос-Анджелесе в надежде выяснить что-нибудь о Дике. И действительно, перед рождественскими каникулами Марвин наткнулся на Дика в университете и не преминул спросить: «Слышал, ты виделся с Сильвером и Крис. Как все прошло?» – «Не знаю, – передал Марвин слова Дика, – какой-то странный эпизод».

Какой-то странный эпизод. Когда Крис это услышала, ее желудок сжался и ее стошнило. Всего-то? «Какой-то странный эпизод»? Можно ли было как-то еще добраться до Дика, минуя Сильвера и Марвина?

Болезнь Крона – наследственное хроническое воспаление тонкой кишки. Как с любым хроническим заболеванием, приступ может быть спровоцирован психологическим или физиологическим состоянием, экологическими условиями. Для Крис причиной стало отчаяние, которое, по ее мнению, кардинально отличается от депрессии. Отчаяние заключалось в том, что она была загнана в угол, лишена всякой возможности действовать. Отчаяние началось со спазмов и вздутия в тонкой кишке, что в свою очередь вызвало непроходимость, что в свою очередь привело к рвоте желчью. Эта непроходимость сопровождалась такой невыносимой болью в животе, что она могла только лежать ничком и ждать, пока поднимется температура и наступит обезвоживание. Болезнь напоминала американские горки: как только она достигала определенного уровня, назад пути не было, следующая остановка – только больница, а с ней седативные препараты и капельницы.

Сильвер лучше других знал, как обмануть болезнь. Все, что требовалось для остановки американских горок, – это успокоить Крис и уложить ее спать. Несколько чашек с жидкими опиатами, пушистые собачки и истории.

Сильвер принес Крис ручку и блокнот. «Вот, – сказал он. – Давай напишем Дику». От этого ей стало хуже. Потом он погладил ее волосы, сделал ей чай и рассказал историю об их мертвой собаке Лили, их любимице, умершей в прошлом году от рака. Его слова очерчивали границы горя столь невыразимого и огромного, что они оба заплакали.

Крис уснула, и Сильвер ретировался в «свою» комнату, хозяйскую спальню. После возвращения с Лонг-Айленда они спали в разных комнатах впервые за десять лет. «Весьма демократическое соглашение», – раздраженно заметил Сильвер. Крис ответила что-то про необходимость личного пространства… чтобы было удобнее делиться своими мыслями с Диком? Но даже когда Крис переехала в комнату с крошечными окошками под пологой частью крыши, а Сильвер остался в огромной восточной спальне с видом на пруд, еще четыре комнаты все равно стояли пустыми. Комната для сиротки, комната для инструктора по езде на пони или экономки, комната нянечки… целый список персонажей, которые так никогда и не приехали разделить их эдвардианскую фантазию.

Из-за болезни Крис он и попал в ловушку двенадцать-тринадцать лет назад. Не из-за физических проявлений заболевания – тусклых волос, необъяснимых кровоподтеков, синих следов на голенях и бедрах. Все это казалось ему довольно отталкивающим. «Как правило, девушки, с которыми я хожу на свидания, симпатичнее и одеты получше», – отзывался Батай о своих встречах с философом Симоной Вейль. Так и было: в отличие от многих других подружек Сильвера, тело Крис не обещало особых удовольствий. Оно не отличалось ни белизной или пышностью форм, ни смуглостью или сладострастностью, – оно было худым, дерганым и костлявым. Да, Крис была безусловно умна, даже необычайно образованна, но Сильвер знал кучу умных мужчин. И в те годы весь Нью-Йорк был у его ног – выбирай кого хочешь. Целый год с момента их знакомства Сильвер удерживал ее на расстоянии, редко предлагая ей провести с ним ночь. Он предпочитал секс во время обеденного перерыва с последующим разговором на какую-нибудь отвлеченную философскую тему… это всегда помогало выставить ее за дверь.

Так продолжалось до того летнего дня, когда Дэвид Рэттрэй позвонил ему сообщить, что Крис в больнице в Миннеаполисе, и когда Сильвер наконец понял, что болезнь Крис, возможно, как-то связана с ним и что, приняв ее, он может спасти ей жизнь. Ну а дальше пошло-поехало, хотя Крис оказалась права в одном: за репутацией философа разврата из «Мадд-клаба» скрывался гуманист. Вина и долг управляли его жизнью больше, чем садомазо.

Но сейчас из-за влюбленности тело Крис округлилось и стало таким соблазнительным. Она была изнуренной и доступной. Свернувшись на кровати в атласном халате в цветочек, она смотрела сквозь гофрированные занавески на заснеженную дорогу к гаражу Бейкера и свалке и немного напоминала Элизабет Барретт Браунинг (правда, без спаниеля) из «Флаша» Вирджинии Вулф – книги, о которой тридцать лет назад в Англии Сильвер беседовал с Витой Сэквилл-Уэст.