Летний понедельник - Люси Уокер

Она объяснила, что у одной из ее клиенток возникли проблемы с парнем, за которого она собиралась замуж, и эта клиентка попросилась к ней на пару дней. Берил пожалела ее и приютила. Но друзей у себя на той неделе принимать не могла: ее гостья скрывалась от своего парня, он ее преследовал. И она перепугается, если к Берил придет мужчина. Она заставила Берил дать обещание…

Он был очень разочарован, потому что дружба с Берил стала для него смыслом жизни. Он даже на работу устроился, на фабрику. И купил себе одежды, чтобы выглядеть таким же чистым и опрятным, как Берил. И каждый день ванну принимал — не два раза в сутки, конечно, как Берил, и зубы чистил, ногти в порядок привел и волосы приглаживал водой, а не маслом.

Они стали настоящими любовниками, и она была для него всем. Он мог поклясться, что он у нее первый, потому что она ничего в этом деле не смыслила. Каждый раз, когда они садились на этот диван, она снова и снова просила учить ее искусству любви. Некоторых вещей она вообще не понимала, но ему была все равно, потому что больше никто не желал заниматься с ним любовью, и Берил ему нравилась, потому что он ей нравился. Он никогда никому раньше не нравился. Это сводило его с ума. Он поверить в это не мог. А ведь она была такой чистенькой, такой милой!

За ту неделю, пока у нее гостила подруга, он чуть с ума не спятил от одиночества. А в субботу нашел Берил на скамеечке в парке. Она велела ему отправляться домой собирать вещи. У нее уже были билеты на поезд, и они встретятся на вокзале, поедут сюда, на запад. Той же ночью.

Так вот, он решил, что Берил рехнулась. Но она стала плакать и сказала, что девчонка, которую она пригрела у себя, совершила какое-то преступление, и она, Берил, об этом понятия не имела, а теперь полиция и ее в участок таскает за то, что она прятала ее в своей квартире. Берил не могла больше жить в том месте, где ее полиция допрашивала и подозревала во всех смертных грехах. Они и на работу к ней приходили, допрашивали. И в участок водили, опять допрашивали. Она чуть не умерла. Чуть со стыда не сгорела и теперь хочет уехать. Подальше. В Западную Австралию, например, дальше уже некуда.

Что и говорить, Джеку Смиту и его брату это чувство слишком хорошо знакомо. Просто ужас, когда все в городе за тобой исподтишка наблюдают, велят тебе «убираться» или расспрашивают, где ты теперь работаешь и с кем водишься. Они понимали Берил и, поскольку у нее и билеты были, и сбережения, согласились поехать.

— Оба? — снова вмешалась Денни.

— Куда мой брат, туда и я, — ответил Джек Смит.

— Понятно.

Так они попали в Западную Австралию. У Берил было письмо к одной женщине, которая знала про домик на побережье. Стоил он столько же, сколько квартира в Сиднее, и Берил сняла его, купила другую куклу, и бантики, и рюшечки, в общем, сделала из него конфетку. Правда, в кухне и в гостиной мебели не было, а в коридоре — только линолеум. Но вторую комнату, в задней части дома, она украсила кружевами, бантиками, оборочками и типа того. Такими Берил видела спальни. И ванная была что надо. Миленькая такая. Не стала бы она снимать дом, если бы в нем была плохая ванная. С горячей водой, белой ванной, вся плиткой выложена.

Берил сразу же получила в Перте такую же работу, как раньше, — портнихой в том месте, где богатые дамочки останавливались. В том отеле еще и парикмахер был. Джек и его брат-близнец тоже на работу устроились, на фабрику в Мидленде. Только вот Берил не разрешила им жить у нее, а ездить к ней через день было очень неудобно. Особенно если учесть, что в десять надо уходить. Хозяйки теперь у нее не имелось, но оставались соседи. Она не могла себе позволить прослыть нереспектабельной дамой.

Ну, брат Джека Смита, само собой, согласился. А что ему оставалось? Он ведь теперь жить без нее не мог. Берил стала для него всем. Она была единственным человеком, которому он нравился. Она никогда его не обижала, никогда не шла наперекор. Все, что он ни делал, она одобряла. И улыбалась, когда видела его. Даже если он уставал и ворчал, она не брала в голову. Просто улыбалась… и кожа у нее блестела, чистая такая, и блестящие волосы вокруг головы кудрявились. От одежды пахло так, как будто ее только что постирали и погладили.

Он никогда не ворчал на нее, иногда, правда, жаловался на свою работу и на товарищей тоже. Они, как раньше, отворачивались от него и издевались над ним. Но он не увольнялся. Из-за Берил. Он встречался с ней через день. И все чаще подумывал жениться на ней, чтобы не расставаться никогда. Он с ума сходил, когда не видел ее и когда надо было в десять уходить — тоже.

А в прошлую пятницу все полетело к чертям собачьим.

Джек Смит замолчал. Денни видела, как у него на шее кадык перекатывается.

— Послушай, Джек… не надо рассказывать, если это так больно.

Денни с самого начала поняла, какая она, эта Берил, на самом деле. И ей все время хотелось остановить его, предостеречь, как будто ничего еще не случилось, как будто он ничего еще не знает. Ее так и подмывало крикнуть: «Не будь дураком, Джек! Тебя ждет ужасный удар». Она не верила в существование близнеца. Джек Смит придумал его как выход из положения, как отдушину. Может, просто для компании, как Берил, которая держала белокурую куклу в кружевах и бантиках. А Денни — ферму.

— Я расскажу тебе. — Джек Смит сглотнул. — Ты просила, и я расскажу. Это не со мной, это все с моим братом случилось. Но мы с ним как одно целое. Чувствуем одинаково. Уловила? У близнецов всегда так. Ты чувствуешь то же, что и он. — Глаза его снова потемнели, а тонкие длинные пальцы, казалось, готовы были переломать друг друга, потому что больше ломать нечего. — Мой брат получил на фабрике деньги, и был у него там один приятель. Черные волосы, голубые глаза, которые постоянно следят за тобой… Он и говорит: «Зачем тебе бабки, браток? Разве эта шлюшка с побережья тебя не содержит?» У брата в голове помутилось, потому что он понятия не имел, что кому-то известно про него с Берил… И ему не понравилось, что парень назвал ее шлюхой. Глаза его кровью налились. «Что ты имеешь в виду?» — спросил он. А тот парень загоготал, мерзко так: «Эта девчонка, она, как я слышал, любительница поразвлечься с уродцами. Только психи к ней ходят…»

По мере приближения к концу рассказа голос его все больше садился, будто его душил кто. В каждом звуке, в каждом жесте, в выражении лица — агония.

— Я не ударил его. Не смог. Он был намного крупнее меня… — Наконец-то Джек Смит забыл про своего брата-близнеца и стал говорить от первого лица. — Всегда так. Я не могу никого ударить. И меня втаптывают в грязь. Они всегда крупнее меня. Если я стукну, меня насмерть забьют. Я пошел к ней домой. Пешком пошел. Всю дорогу пешком шел. Иногда бежал. Не мог автобуса ждать. А потом уже ни о каких автобусах думать не мог. Я весь вспотел и вымазался. А горло от жажды чуть не лопнуло. Но я не мог думать ни о чем, как только добраться до нее, такой чистенькой, с сияющей кожей и блестящими чистыми волосами. Белокурые такие волосы, как у младенца…

Джек Смит заплакал. Всхлипывал и всхлипывал, но продолжал свой рассказ. Навалился грудью на стол; глаза — на уровне глаз Денни, во взгляде — отчаянное желание открыться ей полностью. Пусть жалкий, но зато честный. Уголок рта начал подрагивать.