Возвращайся! - Александр Аде

– Так вы из полиции?

– Частный сыщик. Елена Афанасьевна, я задам очень важный вопрос и прошу ответить на него с максимальной откровенностью… Мне нужно знать, кто был отцом вашей дочери. Только не надо про Федора Иваныча. Скажите, кто был ее биологическим отцом?

– Так вот что вам понадобилось. Наконец-то выяснили… – сокрушенно качает головой. – Значит, Валька-балаболка проболталась. Баба совершенно без мозгов… Молодой человек, вы понимаете, что у любой настырности есть предел? И вообще: причем здесь отец моего ребенка? Каким образом связаны моя дочка и эта Снежана? В огороде бузина, а в Киеве – дядька.

– Согласен. Я бреду впотьмах и, возможно, лезу совершенно не туда. Но совершено преступление. Убийство. На фоне этого страшного события уже неважно, где бузина и где дядька, и вообще каким путем я иду – верным или ложным. Необходимо найти злодея, и решающую роль может сыграть любая, самая незначительная, самая, казалось бы, бросовая деталь.

Она задумывается. Я замираю, не выдавливая ни единого звука. Потому что даже лишний вздох может испортить все: дамочка замкнется, и попробуй расколоть.

– Кто этот человек, никого не касается, – произносит она, наконец. – И вообще… Разве он – убийца?

– Вряд ли.

– Вот видите. А я уверена, этот на душегубство не способен. Прохвост, бабник. И – по большому счету – трусливое ничтожество. Кровавые злодеи, насколько я понимаю, лепятся из другого теста. Не тот замес. И потом, он не мог убить Снежану. Ни своими руками, ни чужими. Поверьте, я много знаю, значительно больше, чем вы думаете. Поэтому повторяю: убить Снежану он просто не мог.

– Не скажете, почему?

– Нет.

– Ладно. Сдаюсь. Но сделайте мне маленькое одолжение. Малюсенькое. Не хотите прямо назвать этого человека – хотя бы намекните.

– И намекать не намерена! – в ее голосе слышится откровенная злость и непреклонность.

Наш разговор рискует закончиться ничем. Надо срочно менять тактику. Сосчитав про себя до десяти, легкомысленным тоном предлагаю:

– Давайте так. Завтра я позвоню вам, и вы назовете одно или два слова, которые связаны с вышеуказанным гражданином. А я попытаюсь разгадать, кто он. Согласны?

Она снимает очки. Теперь я вижу ее глаза, большие, выпуклые, карие, в которых горит непонятный огонечек, надеюсь, что азартный. Пожалуй, я ее зацепил.

– За кого вы меня принимаете? Я не маленькая девочка, чтобы играть с незнакомым дядей в слова… И как вы вообще это себе представляете?

– Очень просто. Выработаем правила игры. Предлагаю. Первое. Слово, которое вы назовете, должно быть ключевым. То есть, если я сильно напрягу извилины (которые, учтите, у меня далеко не гениальные), то смогу угадать этого человека. Хорошо бы фамилию. Но если сумеете в одном-двух словах зашифровать нечто такое, что позволит мне сразу выйти на него, буду только благодарен. Второе. Мне разрешено задать три наводящих вопроса…

– А мне разрешено на них не отвечать! – смеется она.

Вот это женщина! Точно радужный мыльный пузырь. В начале нашего короткого разговора она была жестка и проницательна, в середине – мрачно-загадочна, теперь – игрива. Характер, мягко говоря, неординарный. Понятно, почему она свинтила от заурядного Федора Иваныча.

– Ваши условия мне ясны, – она потирает свои крепкие загорелые ручки. – А сейчас мое. На все вопросы я отвечаю только да или нет.

– Согласен. Итак, я звоню завтра. Часа в три. Надеюсь, к этому времени вы придумаете ключевое слово?

– Вы явно меня недооцениваете, – кокетство и азарт из нее так и прут. – Я способна на многое. А такая мелочь для меня вообще ерунда.

Прощаемся довольные друг другом.

* * *

Одиннадцатого июля (уступая давлению) я дал обещание актрисуле, что через две недели займусь убийством ее муженька. Сегодня уже пятнадцатое. Время исчезает с чудовищной неумолимостью. И передо мной снова встает предельно очевидный вопрос: с какого бодуна я принялся искать истинного отца дочки Федора Иваныча? На кой он мне сдался? Ну, втрескалась когда-то жена режиссера «Гамлета» в некоего хлыща, родила дочь, сбежала от мужа… Ну и что? Мне-то какой резон рыться в грязном белье? Что это мне дает?

И становится муторно на душе и в желудке, точно объелся тухлого.

И все-таки есть у меня вполне разумное объяснение своим поступкам.

Начнем с того, что убийца косит под маньяка. Но – с непростительными ошибками. Повариху из «Глории хит» он, как и положено маньяку, завалил в пустынном месте. Классика жанра. А с Катей Завьяловой отчего-то поступил иначе: заманил в укромное местечко и там зарезал. А вот это уже отклонение от неписаных правил. Так уважающие себя маньяки не делают. Обыкновенно они действуют по отработанной схеме, по шаблону.

И потом – если убийца постарался завлечь Катю Завьялову в безлюдное место возле исполинских долгостроев, значит, ему нужна была именно она. Так что, скорее всего, работал киллер. Какой уж тут маньяк.

Вот почему я со страхом и любопытством ждал третьего убийства.

Оно случилось – и изумило меня несказанно. В замкнутом пространстве, при небольшом количестве подозреваемых! Если убийство Кати хоть как-то вписывалось в «маньячную» систему, то это вообще стояло особняком.

И я пришел к такому предварительному выводу.

Существует некая сила, жаждущая уничтожить капиталиста Завьялова. Именно по ее воле были совершены два убийства, которые, если не вдаваться в подробности, оказались более-менее схожи. А затем вмешалась другая сила и смешала все карты. И эта сила не враждебна Завьялову, она играет в какую-то свою игру.

Смысл действий первой силы – месть, круто замешанная на бабле.

В чем смысл действий второй силы?

Тоже месть, но тут уже дело не в деньгах.

А в чем?

Мой сычиный опыт подсказывает, что девяносто девять процентов всех преступлений: деньги и любовь. И разнообразные варианты того и другого. И сейчас просто нюхом чую: третье убийство – классическое «шерше ля фам».

Значит, следует искать женщину. Причем, речь идет не о пустоголовой Снежанке, а о той женщине, ради которой готовы уничтожить человека.

Итак, пятнадцатое июля. Пятница.

В моей квартирке хозяйничает солнце. В отворенную балконную дверь снизу и сверху – со двора и с безоблачного неба – врывается галдеж детей и птиц, шум проезжающих машин и еще какие-то невнятные выкрики и звуки. И от этого, и еще от того, что вечером придет с работы Анна, ощущаю себя везунчиком, вытянувшим счастливый билет.

В три часа, мелко перекрестившись, с сильно бьющимся сердцем звоню Елене Афанасьевне. Эта ветреная бабешка, должно быть, привыкшая крутить податливыми мужиками, может преспокойно заявить, что никакого слова не назовет. Передумала. И ведь не уломаешь.