Младший сын мэра - Ольга Рузанова

Уже поздно вечером, когда я лежу в постели и разглядываю светильник на стене, ко мне приходит мама. Не зажигая света, садится на краешек кровати и, разгладив на коленях полы халата, складывает руки на груди. Кажется, истерика миновала, потому что выглядит она и ведет себя спокойно.

— Настя.

— Ммм?..

— Мы с папой подумали и решили, что тебе стоит сделать прерывание.

— Почему это решаете вы с папой? — спрашиваю ровно.

— Потому что ты наша дочь! Ты зависишь от нас финансово! — говорит таким тоном, словно озвучивает очевидные вещи.

— Вы не сможете меня заставить.

— Мы не собираемся тебя заставлять, дочка, — тяжело вздохнув, меняет мама тон, — ты же сама понимаешь, что так будет лучше.

Я натягиваю одеяло до подбородка и молчу, потому что готовилась к этому. Знала, что, выпустив пар, родители сменят тактику и станут меня склонять к такому решению.

— У тебя в следующем году защита. Потом работа. Я уверена, что Греховцевы помогут тебе устроиться в ту фирму, где ты проходила практику. Ты представляешь, какие это перспективы?

Не дождавшись моего ответа, мама, очевидно, решает, что действует в верном направлении и, повернувшись ко мне полубоком, воодушевленно продолжает.

— Настюш, подумай хорошенько, что ты теряешь, если оставишь ребенка. На кону твое будущее.

— Думаешь, если я его оставлю, у меня не будет будущего?

— Какое? — вырывается у мамы негромкий смешок, — какое будущее может быть у матери — одиночки? Ты даже диплом получить не успеешь, Настя. Я уже про работу молчу! А замуж? Ты думаешь, охотно берут замуж девушек с прицепом?

Замужество — это последнее, о чем я сейчас думаю. Что-то не получается пока представить рядом с собой кого-то. Более того — представить, что когда-то я сама этого захочу.

Так что, делать аборт ради какого-то призрачного мужика я точно не стану.

— Я не буду от него избавляться, мама, — произношу на одной ноте, но достаточно твердо, чтобы она поняла мой настрой.

— Как не будешь, Настя?! Ты собираешься навязать нам своего… — быстрый кивок на область моего живота, — нагулянного?.. Ты нас спросила?

— Это ваш внук! — не выдерживаю я, — ты что несешь, мама?!

Глухое раздражение и упрямая решимость в одну секунду трансформируются в агрессию. Приняв вертикальное положение, я подтягиваю колени к груди и инстинктивно двигаюсь в противоположную от нее сторону.

— Внук? Да ты даже не знаешь, от кого он? Зачем нам такой внук?!

— Знаю!

— От кого же?

— Я говорила… от одного парня, мы расстались, он уехал. Все.

Я придумала эту версию, имея в виду Диму. Он действительно подписал военный контракт и на днях собирается уезжать.

— Что за парень? Почему он тебя бросил? Из-за беременности?

— Неважно, мам! У нас было всего один раз, потом мы расстались.

— Случайная связь! — поднимает палец вверх, — и зачем тебе ребенок от такого?

— Затем, что и мой ребенок тоже! — это последнее, что я ей говорю, после чего отворачиваюсь к стенке и закрываю глаза.

Она долго еще ругается, доходя до личных оскорблений. Потом, давя на мою жалость, тихо плачет. И, наконец, ничего от меня не добившись, уходит.

Я, выжатая эмоционально и физически, лежу не шевелясь. До слуха то и дело доносятся мамины рыдания. Потом тихий бубнеж папы, под который я в итоге и засыпаю.

А просыпаюсь от страха, что на меня спящую кто-то смотрит. Распахиваю глаза и, вглядываясь в темноту, вижу сидящего на полу у кровати Алешку.

Шмыгая носом, он трет лицо.

— Леш, ты чего?.. Ты плачешь?

— Настька! Не слушай их!

— Кого?

— Родаков! Не слушай. Не ходи на аборт! — шепчет он сбивчиво, — нельзя же детей убивать!

— Я не слушаю…

— Я тебе помогать буду! Честное слово! Гулять там… стирать… Хочешь?..

Брат что-то переворачивает в моей душе. Расшатывает, сотрясает изнутри. Горячий ком быстро движется к горлу и увлажняет мои глаза.

Перед тем, как из меня вырывается первое всхлип, я успеваю спрятать лицо в подушку. Рыдаю так, что грудь болит.

Алешка, обняв со спины, пытается успокоить, испуганно лепечет, что он нас с малышом никогда не бросит. Будет помогать, даже если родители ему запретят. Обещает, что и по ночам вставать будет и подгузники ему менять, лишь бы я его родила.

Когда слезы заканчиваются, а сил реветь совсем не остается, я переворачиваюсь на бок и, пожалуй, впервые прижимаю к своей груди голову Алешки. Целую в макушку и приглаживаю взъерошенные волосы.

— Я его оставлю. Все хорошо будет.

— Правда? Ты обещаешь?

— Обещаю. С такой поддержкой мне ничего не страшно.

Брат смущается, быстро успокаивается и превращается обратно в самого себя.

— Только если он по-большому сходит, подгузник сама будешь менять!

— Договорились! — смеюсь я.

На том и порешили. При молчаливой поддержке брата я ухожу в глухую оборону. Родители предпринимают еще несколько неудачных попыток «достучаться до моего разума», после чего папа сдается, а мама объявляет мне бойкот.

Кроме того, неожиданно на мою сторону встает бабушка. Узнав от Алешки, какую позицию заняли мои родители, заявляет, что заберет меня к себе и не разрешит им видеться с внуком.

Но мама капитулирует лишь после того, как срок беременности переваливает за 12 недель, после которых аборт противозаконен. Разговаривает со мной через губу, но хотя бы больше не закатывает скандалов.

Подругам я признаюсь, лишь когда попадаю в больницу на сохранение и слетаю с практики. Сказать, что они в шоке — это не сказать ничего. Тася, уверенная, что у меня от нее никогда не было секретов, и вовсе обижается. Дуется два дня, а потом не выдерживает и приезжает ко мне в больницу с фруктами и ирисками, к которым у меня обнаружилась внезапная любовь.

Тогда же позвонил и Греховцев. Оказалось, он думал, что с беременностью я тогда его развела. Снова спрашивал про срок, и я снова соврала.

А еще мне часто пишет Карина. Гораздо чаще, чем Лизе и другим девчонкам. Вроде бы искренне интересуется моей беременностью и почти каждый день заваливает совместными с Киром фото.

Клубы, рестораны, уютные кафешки, горнолыжный курорт, куда они вдвоем ездили на новогодние праздники. Красивые снимки на фоне ночного города и в его машине. Фото того, как они, обнявшись, сидят на диване в его квартире и смотрят фильм.

С некоей долей благодарности я подолгу рассматриваю эти снимки. Каждый из них как прививка от болезни по имени Греховцев. Свидетельствами их счастья я выжигаю свои чувства. Вырубаю остатки тоски и боли.