Вторая мировая война. Ад на земле - Макс Хейстингс

Штабной французский офицер, находившийся под Седаном, записывал: «Артиллеристы прекращают огонь и вжимаются в землю, пехота прячется в окопах, напуганная грохотом бомб и воем пикирующих бомбардировщиков. Инстинкт даже не подсказывает им бежать к зениткам, попытаться отстреливаться – нет, им лишь бы голову спрятать. Пять часов такого кошмара – и все они никуда не годятся»14. Солдаты, как и большинство людей, плохо выносили неожиданности. За долгую зиму 1939 г. никто не додумался подготовить французскую армию к подобным испытаниям.

Воздушные налеты повредили телефонную связь между командованием отдельных частей. Вечером 13-го в 5 км к югу от Седана поднялась «танковая паника». Генерал, командующий тамошним подразделением, вышел из штаб-квартиры разобраться, почему с улицы несутся дикие вопли, и застал кромешный хаос среди своих подчиненных: «По шоссе сплошным потоком бежали артиллеристы и пехотинцы, кто на машинах, кто пешком, многие бросили оружие, но прихватили с собой вещмешки, и все неслись по дороге с криками: “Танки в Бюльсоне”. Некоторые, словно обезумев, стреляли в воздух. Генерал Лафонтен и офицеры штаба бросились наперерез дезертирам, пытались их образумить, построить в ряды, распорядились преградить им путь грузовиками. Офицеры смешались с рядовыми. Массовая истерия»15. Около 20 000 обратились в бегство во время «Бюльсонской паники» за шесть часов до того, как немцы перешли Маас. По всей вероятности, напуганные солдаты приняли собственные танки за вражеские, и это спровоцировало бегство.

Первые немецкие отряды, пытавшиеся форсировать Маас, понесли большие потери от огня французских пулеметов, но горсточка храбрецов перебралась на западный берег в лодчонках, а затем прошла через болота и атаковала позиции французов. Сержант Вальтер Рурарт возглавил одиннадцать минеров, которые подрывали один бункер за другим гранатами и ранцевыми зарядами. Погибло шесть немцев, но остальным удалось проделать брешь в обороне противника. Мотопехотинцы промчались по старой дамбе, соединявшей остров с обоими берегами Мааса, и закрепились на западной стороне. В 17:30 немецкие инженеры уже наводили мосты, оборудование подвозили на плотах. Часть французских солдат уже отступала, вернее, бежала. В 23:00 по наведенным понтонам заклацали танки: немецкие саперы поработали так же хорошо, как и атакующие части.

Французы реагировали на удивление пассивно и до глупости самодовольно. Генералу Хюнтцингеру намекали, что немецкое вторжение протекает по тому же сценарию, что и в Польше. Он театрально пожал плечами: «Польша – это Польша, а мы находимся во Франции». Его предупредили, что немцы переправляются через Маас. Он ответил: «Тем больше мы возьмем пленных». Ранее в тот же день штаб Гамелена заявлял: «Все еще не представляется возможным определить район, где противник развернет основную атаку». Но ведь еще ночью генерал Жозеф Жорж, командовавший Северо-Восточным фронтом, звонил Гамелену и предупреждал, что под Седаном наблюдается серьезный прорыв, «un pepin»[6]. 14 мая в 03:00 в штаб-квартире Жоржа разворачивалась запечатленная одним из французских офицеров сцена: «Помещение слабо освещено. Майор Наверо тихим голосом повторяет последние известия по мере их поступления. Генерал Ротон, глава штаба, распластался в кресле. Атмосфера – как в семье, где только что кто-то умер. Жорж мгновенно поднялся… Смертельно бледный: “Наш фронт прорвали под Седаном! Катастрофа”. Он бросился на стул и разразился слезами»16. Другой офицер описывал генерала Жоржа Бланшара, командующего Первой армией, который «застыл в трагической неподвижности, ничего не говоря, ничего не делая – он просто смотрел на развернутую перед нами карту»17.

Решающий момент этой кампании наступил позднее тем же утром. Сам факт, что немцы форсировали Маас, не означал катастрофу: французы могли отбросить их немедленной контратакой. Но французские войска собирались словно спросонья, затем продвигались нехотя и несогласованно. 152 бомбардировщика французских и британских ВВС под прикрытием 250 истребителей не смогли повредить немецкую переправу, а сами понесли тяжелые потери – из 71 английского бомбардировщика 31 не вернулся на базу. Одномоторный Battle лейтенанта Билла Симпсона загорелся при падении, его полуголого – одежда обгорела – экипаж вытащил из самолета. Сидя на траве, он в ужасе и недоумении смотрел на свои руки: кожа свисала с ладоней длинными сосульками, пальцы согнулись, концы их заострились, руки больше походили на лапы огромной хищной птицы. «Изуродованы, заострены к концу, словно когти, истончены. Что же мне делать? Как жить дальше с парализованными культяпками?»18

К ночи 14-го три французских подразделения у Седана дрогнули, солдаты бежали с поля боя. В числе опозорившихся была и 71-я дивизия. В легенду вошел примечательный эпизод: один из полковников дивизии пытался остановить дезертиров, и солдаты смели его с дороги, восклицая: «Мы хотим домой, мы будем работать! Здесь больше делать нечего! Все погибло! Нас предали!»19 Некоторые современные историки сомневаются в достоверности этого рассказа. Пьер Лесор, другой офицер той же дивизии, сохранил иные, более достойные воспоминания о событиях трагического дня: «Слева от себя, примерно в 800–1000 м, я отчетливо видел артиллерийскую батарею, которая не переставала стрелять по пикирующим Stuka, хотя те непрерывно атаковали ее. Я и сейчас вижу небольшие круглые облачка, появлявшиеся от залпов в воздухе вокруг кружащих самолетов, которые рассеивались в стороны и тут же возвращались. И мои артиллеристы тоже не прекращали огонь по самолетам, хотя и безнадежный». Но и Лесор видел, как постепенно падает мораль в его отделении: «Признаться, после того, как немцы два дня безраздельно господствовали в небе, люди начали беспокоиться и возмущаться. Сперва просто ворчали: “Господи, одни только немецкие самолеты, наши-то чем заняты?” Но на исходе второго дня уже ощущалось, как растет беспомощная ярость»20.

В следующие дни французские танки бессистемно атаковали с юга мост через Маас. Гамелен и его офицеры допустили еще одну фатальную ошибку, которую, по-видимому, уже невозможно было исправить: они не сообразили, что передовые группировки фон Рундштедта не станут углубляться на юг, в сердце Франции, а устремятся на север, чтобы отрезать британские и французские соединения в Бельгии. Ширящийся «поток» немцев продвигался стокилометровым фронтом. Французская Девятая армия, на которую возлагалась защита этого региона, практически перестала существовать. Немецкие танковые колонны имели все основания опасаться контратаки союзников с флангов, но французскому командованию не хватало воли или решимости затеять подобную операцию, как не хватало и ресурсов для ее осуществления. Неверно было бы полагать, что французская армия не оказала немцам существенного сопротивления в 1940 г. Некоторые из подчиненных Гамелену соединений проводили энергичные и вполне успешные контратаки на местах и понесли большие потери. Но ни разу французы не сумели организовать атаку достаточно сильную, чтобы остановить стремительное продвижение бронированных машин фон Рундштедта.

Пьер Лесор описывает «состояние всеобщего беспорядка и отчаяния. Каски и оружие куда-то подевались, имущество навьючивали на велосипеды и толкали их перед собой, не армия, а растерянные кочевники. На обочине неподвижно стоял одинокий человек в черном головном уборе и короткой рясе – армейский капеллан. Я увидел, что он плачет»21. Другой солдат, Гюстав Фольшер, описал встречу с дезертирами из подразделений, разбитых на севере: «Они рассказывали ужасные вещи, невероятные вещи. Некоторые бежали от самого Альбертова канала. Они просили есть и пить, бедолаги! Текли непрерывным потоком – жалкое это было зрелище! Если бы те любители парадов, кто привык любоваться воинским строем в Париже или в других городах, увидели бы тем утром другую армию, настоящую, они бы постигли страдания рядового солдата»22.