Разбойник Кадрус - Эрнест Ролле

— И?

— Это Гильбоа похитил племянницу.

— Точно он?

— Я в этом убежден, — твердо завил Жорж. — Мало того, я даже догадываюсь о причинах, по которым он и его сообщник пошли на это.

— Кто же его сообщник?

— Его управляющий Шардон.

— Ах, вот оно что! — воскликнул Фоконьяк. — Неплохо придумано! Девочку, которая и слышать не хотела о браке, насильно похитили, чтобы испортить ее репутацию и принудить выйти замуж. Это было бы великолепно, если бы мы не помешали. Какой хитрец этот Гильбоа!

— Я боюсь, как бы он не узнал, кто мы такие. Он так коварен!

— Ну, мой добрый друг, — ответил Фоконьяк с величайшим равнодушием, — я предпочитаю сам ущипнуть дьявола, прежде чем он ущипнет меня. На этого доброго Гильбоа я напущу Белку. Нам нужны доказательства его преступления. Мало того, этот старикан, скорее всего, решается на такие мерзости не в первый раз. Он, наверное, уже делал разные гадости заодно со своим управляющим. Белка станет следить за ним днем и ночью, ни на миг не упуская его из виду. Разве уж сам Сатана вмешается, если Белка не предоставит нам способа разделаться с этим Гильбоа, черт его дери! Мне вот что пришло в голову, — вдруг прибавил Фоконьяк, с живостью обернувшись к своему другу, — не попросить ли нам руки племянниц у этого старого скряги? Это бы очень упростило все дело.

— Какая гнусность! — вскрикнул Жорж.

— Почему? — спросил Фоконьяк, удивленный негодованием своего друга.

— О, какая низость! — прошептал Жорж. — Увлечь с собой в круг бесславия молодую и чистую девушку, которая ничего не понимает в жизни!

— Чего тебе церемониться? — удивился Фоконьяк. — Почему не поступить с ней, как с остальными? Когда она тебе надоест, брось ее. Разница только в том, что у этой девочки, говорят, миллионов тридцать. Взять такое приданое что-нибудь да значит. Чтобы промотать подобное состояние, нужно много времени, так что ты долго будешь составлять счастье своей инфанты.

— Никогда! — перебил Жорж. — Никогда не сделаю я подобной гнусности… Я даже запрещаю тебе говорить мне о Жанне.

Тон, которым Жорж произнес эти слова, заставил Фоконьяка замолчать. Он только подумал: «Решительно, мой любезнейший друг становится идиотом. Я скоро куплю ему прялку взамен его знаменитого ножа».

С судебным следствием случилось то, что должно было случиться. Оно зашло в тупик. Император не узнал ничего, кроме того, что в окрестностях Фонтенбло орудуют «кроты». Он разругал Савари, Фуше, всю полицию и на следующий день после преступления приказал устроить охоту. Под этим предлогом он хотел сам осмотреть хижину, где произошло убийство. Среди приглашенных значились Фоконьяк и Жорж. После беседы с Фуше они были в большом фаворе.

Когда император удовлетворил свое любопытство, лично осмотрев место преступления, охота началась. Сначала все шло хорошо. Однако сразу после походного завтрака разразилась сильная гроза. Император успел укрыться в какой-то хижине. Под одной крышей с ним оказались человек десять, включая обер-егермейстера и Савари. Наполеон — надо отдать ему должное — губил на войне сотни тысяч, но страшно боялся, как бы его камердинер не схватил воспаление легких. Поэтому он велел отпустить всю свиту искать себе укрытия от дождя. Человек сто придворных сразу же разбрелись по окрестностям. Остались только Фоконьяк и Жорж. Гасконец, человек находчивый, нашел дуб с широкой кроной, раскинул на ветвях свой плащ, соорудив импровизированную палатку. Жорж последовал его примеру. Так они верхом на лошадях пережидали грозу. Маршал Бертье увидел их из хижины и улыбнулся:

— Государь, — сказал он, — вот эти два оригинала, которые просят у вас полк. Они доказывают вам, что умеют стоять на бивуаках.

Наполеон рассеянно взглянул на дуб, и, заметив лицо Фоконьяка, рассмеялся.

— Этот похож на Дон Кихота, — заключил он. — А как зовут его товарища?

— Кавалер де Каза-Веккиа, сир, — ответил Савари.

— Старинная ломбардская фамилия?

— Да, государь.

— И вы говорите, что он хочет полк?

— Он упорно утверждает, что Каза-Веккиа, хоть и незаконнорожденный, может принять только полковничий чин, у этого молодого человека невероятные амбиции.

— У него умный и храбрый вид, — заметил император.

Он понюхал табаку. Савари наблюдал за ним. Император сделал легкий жест рукой, все отошли, и Наполеон сказал генералу:

— Когда у вас возникнет трудное дело, требующее мужества, поручите его этому дворянину. Он хочет чин полковника, так пусть его заслужит.

Очевидно, император хотел привязать к себе человека с таким знатным именем. Савари лукаво улыбнулся.

— Слушаюсь, государь, — сказал он.

«Везет же этим дворянам! — подумал он. — Знатное имя, герб, даже незаконнорожденного, обеспечивают карьеру при дворе Наполеона Первого, коронованного солдата, который хочет разыгрывать роль дворянина и корчит из себя Людовика Четырнадцатого!»

Император, походив по хижине, — придворные жались к стенам, чтобы дать ему дорогу, — наконец, остановился у окна. Там, по своему обыкновению, он стал стучать пальцами по стеклу, глядя на капли дождя.

— Жорж, — тем временем сказал гасконец, — мы промокнем до нитки, но, если хочешь, давай зайдем в хижину.

— Ты с ума сошел. Император велит нас выгнать.

— Ты ошибаешься. Он улыбается нам и стучит в стекло, приглашая войти.

Не дожидаясь возражений своего друга, он слез с лошади, привязал ее, потом спросил:

— Ты пойдешь?

— Но что ты ему скажешь? — заметил Жорж.

— Навру что-нибудь.

Жорж был слишком смел, чтобы отступить, и слишком беспокоился за своего друга, так что он пошел за гасконцем.

Фоконьяк смело вошел и подошел прямо к императору. От такой дерзости придворные побледнели. Наполеон нахмурился, видя вопиющую бесцеремонность. Гасконец поклонился раздраженному императору и сказал:

— Государь, мы с товарищем пришли спросить, кого из нас зовете. Или требуете к себе обоих?

В эту минуту Жорж поклонился с тем изяществом, которого не хватало новоиспеченным выскочкам двора. Пока Наполеон молчал, пораженный манерами Жоржа, Фоконьяк, согнувшись пополам, продолжал:

— Если ваше величество звали нас, то мы всецело к вашим услугам.

— Вы ошибаетесь, — строго сказал Наполеон, — я вас не звал.

— Тысяча извинений, в другой раз не стану верить, ни глазам, ни ушам.

— Это что значит?

— Мне показалось, будто августейшие пальцы вашего величества стучали в стекло, я сказал себе, что император, царствующий над шестьюдесятью миллионами подданных, бросил благосклонный взгляд на нижайшего из своих слуг, и поспешил явиться…