Скиф - Валерий Красников

* * *

В моей прошлой жизни слышал я от бабки Матрены, будто проснуться с утра от звуков пения петуха – к большой удаче; весь грядущий день будет на редкость благоприятным. Может, и так. Только не сегодня и не для меня, почти не спавшего этой ночью. Голова не болит, нет, но только если не трогать пальцами веки или брови…

Авасий, сливая мне на руки из глиняного горшка, смотрит с укоризной, еще поглядывает на суетящуюся между вьючными лошадьми Алишу. Она-то уж точно ничего о моих ночных приключениях не знает, а друг будет молчать. Надеюсь…

Стянул через голову рубаху, прошу товарища:

– Полей-ка на спину…

Авасий сопит недовольно, скорее, оттого, что не понимает – зачем, но идет к бочонку с дождевой водой (кадки для сбора воды стоят то там, то тут по всему поселку).

Ребята Лида и он сам уводят коней к реке. Правильно! Пока караванщики соберутся в поход, наши лошади попасутся еще немного.

«Ох! Хороша водичка!»

– Давай, друг, и я тебе полью!

Сколот, снимая рубаху, кряхтит, но вижу – он польщен.

Светлеет. Вот-вот с восходом солнца родится и новый день, уже виднеется вдали зарево, и река сверкает, как только бывает на заре, когда еще не видимое глазу солнце отражается в воде. Одеваюсь не спеша, перед тем как надеть пояс, показываю Авасию подарок Гнура. Он вначале сообщает мне, что видел, как роксолан одаривал меня, но любопытство все же побеждает, и обычно сдержанный сколот с восхищением рассматривает кинжал. Любуется ножнами и блестящим клинком. Не долго. Возвращает, едва я застегнул последнюю пряжку.

Спускаемся вместе к реке. Рассказываю товарищу о том, что узнал от савромата. Поглядываю на него и не могу понять, о чем он думает. Среди не скрывающих своих эмоций скифов этот – особенный. Выслушав меня, Авасий сам рассказывает обо всем, что вызнал из разговоров пирующих. И тем заверил мои собственные выводы – собирались в том доме одни лишь предводители.

Когда первые теплые лучики заскользили по макушкам деревьев, кустов, травинок и цветов, караван Аристида прошел бродом реку и стал на торговый тракт. Еду, позволяя Рыжику самому выбирать дорогу, сам то и дело проваливаюсь в зыбкий сон, и только когда чуть было не соскользнул со спины коня на землю, перебираюсь в возок.

Не зря утром пел петух. Я проспал до заката, и никто не потревожил мой сон. Любуюсь ярким, словно кто-то рассыпал на мраморное море облаков янтарные угли – вечерним небом. Вслушиваюсь в тишину, опустившуюся вдруг, едва вспыхнул закат. Радуюсь теплому ветерку и, чувствуя лютый голод, с нетерпением ожидаю, когда караван встанет на ночевку.

Вдруг понимаю, что вовсе мое томление – не радость. Беспокойство, неожиданная тревога, исходящие от чувства потери, возвращают воспоминания из прошедшей ночи. Девчонка с русыми волосами, сладкими губами, и, желанная, она осталась там…

Под кручами берега, словно облицованные водой, блестели темные скалы. Когда я увидел реку, уже близился вечер, гасли яростные краски неба. Сверху еще отчетливо виднелась желтая островерхая глыба большого острова, поросшего лесом. Борисфен[35], так эту реку называли эллины, был удивительно ярок, переливался всеми оттенками синевы – от нежно-голубого до темно-сизого, напоминающего перекаленную сталь. Налюбоваться живописными видами я не успел: караван пошел под гору вдоль русла, и река укрылась за зеленой стеной дубовой рощи, а когда мы спустились на равнину, словно окунулись в сумерки, так быстро стемнело, и вода в реке стала серой, как листья прибрежного тальника.

Закричали возницы, ставя подводы в хоровод, застучали топоры. Жалобно мычали уставшие быки, а я радовался предстоящему отдыху у большой реки. Ночевки в степи у холодных ключей и родничков по балкам с едва текущей водою утомили не только меня: долго наполнялись котлы, и погонщики, чтобы напоить животных, трудились всю ночь. Зато теперь появилась возможность окунуться в прозрачную воду Борисфена и смыть с себя равнинную пыль.

Прошло четыре дня, как я получил предложение от роксолана и расстался с таинственной незнакомкой. Ничем не примечательные четыре дня. Их заурядность к тому же омрачалась настойчивостью Алиши: девушка так неудачно, не к месту, вдруг решила осчастливить меня именно тогда, когда я все еще оставался под впечатлением той особой ночи, очарованный ее русоволосой тайной. Мне удавалось то в дозор ускакать первому, то с Аристидом потолковать о жизни до глубокой ночи, а сейчас Алиша командует парнями и снова стреляет в меня тревожными взглядами, наверное, чувствует, что между нами пролегла трещина.

– Лид, отведи лошадей к реке!

Звонкий девичий голос летит по стоянке над возами.

– Я Мазия с собой возьму, – кричит в ответ Лид, и уже вдвоем ребята идут ко мне. Не спешат позаботиться о лошадях.

Лид что-то пытается показать, держит пальцами. Я пока ничего не могу рассмотреть, но слышу:

– Пазака, идем с нами к дану. Пока лошади напьются, поймаем большую рыбу!

– Что у тебя в руке? – спрашиваю.

– Боркапа[36]!

Беру у него из пальцев обычную блесну с длинным крючком, вытянутым прямо из тела приманки, и моток веревки. Тут же гоню сомнения, мысли о безуспешности затеи, вспоминаю из детства уверенность старого рыбака, жившего по соседству: «Щука размера не боится…»

А блесенка на самом деле не такая уж и большая, это крючок выглядит устрашающе огромным.

– Идем! – соглашаюсь.

Блесна остается у меня, а ребята растворяются в сумерках.

Вскоре слышу глухой стук копыт о землю, запахло лошадиным потом. Наш табунчик проносится мимо. Мазий останавливает своего коня рядом, бросает мне повод Рыжика и уносится за Лидом. Скачу за ними и влетаю впотьмах в воду. Рыжик тормозит сам, я уже мокрый с головы до пят и смеюсь вместе с ребятами.

Напоенные лошади стреножены, идем ловить рыбу. Моток веревки и блесна теперь у Лида. Парень кидает приманку под крону наклоненного к воде дерева и быстро тянет к себе, наматывая веревку на предплечье.

– Рыба!

От его вопля мы едва в реке не очутились: бросились к нему и столкнулись головами. Потирая лбы, смеемся и пытаемся рассмотреть улов. Лид сам вытащил огромную рыбину и теперь пытается дать ее и нам подержать. Какую именно он поймал рыбу – не разглядеть, но держит свой трофей обеими руками. Возвращаемся в лагерь. Мы с Мазием ведем табунчик, а Лид несет улов. Рот у парня не закрывается. Рыбак продолжает делиться впечатлениями. Слушая его, и сам уже хочу почувствовать, как это – тащить из воды такого монстра?!

* * *

Проснулся я от странных снов из прошлого, со взрывами и смертями. И все они снились путаными и кривыми. Приснилась отрядная сестричка, ясноглазая девочка Даша – нос кнопочкой, губки детским бантиком. И как умирала она на моих руках с простреленной грудью. И будто кто-то сильно сдавил горло – хотелось закричать, завыть в голос, а не мог.