Скиф - Валерий Красников

Вскоре я увидел гребенку частокола, которым поселок, стоявший на мыске, отделился от материка. Сам мысок с трех сторон окружала река. Потом заметил, что и у реки желтеют соломенные крыши. Как и везде в этом мире, в укреплении жили состоятельные семьи и старейшины, вне укреплений – все остальные, на окраинах – беднота.

Караван спустился в балку и, вынырнув из нее, сразу же оказался на окраине поселка. Пахнуло кизячным дымом, залаяли собаки. Несколько серых слепых стен мазаных хижин и нахлобученные на них истлевшие камышовые крыши. Людей не видно, только лохматая собака, измазанная грязью, глухо рычала на незнакомых людей, прячась за полуразвалившимся плетнем из лещины. За первой хижиной следовала вторая, третья… Всюду навоз, поломанные ограды и следы нищеты.

Чем ближе мы подъезжали к частоколу, тем крупнее и опрятнее становились домики, появились надворные постройки. Показались мужчины в войлочных колпаках, разноцветных штанах и серых рубахах до колен. Женщины несли кувшины с водою и корзины, прикрытые дерюгой. Они были одеты в такие же рубахи, как и мужчины, только до пят и с вышивками на рукавах и груди. Они-то, увидев меня, и закричали. Бросив свою поклажу на землю, побежали к детинцу. Мужчины не последовали за ними, но хмурые взгляды исподлобья, топоры и мотыги в руках о многом мне говорили.

У самого частокола Аристид дал команду становиться на ночевку. Я еще не успел снять с Рыжика попону, как из детинца выехала пестрая компания. Сколоты верхом на разномастных лошадях были одеты в синие, желтые и красные одежды. На многих были кафтаны, из оружия – только кинжалы. Они подъехали к подводам и тут же направились ко мне. Я почему-то сразу подумал, что явились всадники за мною: из ворот детинца вышли те самые женщины-истерички. Шли они теперь без воплей, спешили за наездниками, семенили шагами, насколько позволяли их длинные рубахи. Появление верхоконных из детинца заметили мои ребята и немедля подъехали ко мне, только еще прихватив с собой копья и щиты. Даже Алиша, подражая сармийским женщинам, вооружилась: держала в руках пару коротких дротиков.

Следить за людьми, проходящими по улице мимо вас, видеть не просто образ, включающий их внешность или какие-нибудь другие особенности, а попытаться понять характер человека, оценить его поведение, как он смотрит на окружающих, на его походку, на мелочи – не пробовали? В прошлой жизни я часто слышал, мол, каждый сходит с ума по-своему! Я, к примеру, чем-то напоминаю тех скупцов, которые пересчитывают деньги дважды, независимо от того, отдают их или получают. С той, правда, разницей, что я проверяю не два, а три раза, и речь идет о проверке не денежных сумм, а фактов! Имеется в виду проверка перед началом действий, во время действий и по их окончании.

Каждое из этих занятий имеет свои преимущества, но и неизбежные минусы. Анализ, предшествующий действию, исключительно важен, так как он готовит тебя к предстоящему, хоть он и не может быть точным, поскольку ты пока имеешь дело с тем, что еще не произошло, и неизвестно, произойдет ли именно так, как ты мыслишь.

Нас встречают. Это очевидно, ведь одеты всадники не для боя и практически безоружны. Нас боятся? Скорее – да, чем нет: иначе отчего столько шума по поводу нашего прибытия? Даю знак Лиду опустить оружие, ведь проявление агрессии – признак страха, что в данном случае может повредить приобретенной репутации.

Анализ во время действия крайне необходим, чтобы не сделать ошибочного шага, однако он не столь глубок – из-за нехватки времени он подчас производится почти молниеносно. Стараясь не демонстрировать эмоций, бурлящих во мне, я выслушиваю от воина в пестром кафтане с меховым воротником и золотой серьгой в левом ухе приветственную речь, повторяю его действие, когда тот касается ладонью своей груди там, где сердце, и еду за ним, стараясь не замечать сопровождающих. Ребята остаются у подвод: охранять имущество Аристида по-прежнему нужно. За мной едет Авасий. Так уж повелось.

За частоколом кое-что поменялось: те же домики за невысоким плетнем, но иногда взгляд задерживается на темных пятнах срубов. Мои провожатые останавливают коней у одного из них, наверное, самого большого. Вокруг быстро темнеет, и уже не разглядеть лиц сопровождающих меня воинов, тех, кто спешились в некотором отдалении. Игдампай, так представился воин, что приветствовал меня, открывает дверь, висящую на кожаных петлях, и предлагает мне войти первым.

Просторное помещение напоминает сарай. На стенах сруба висит конская сбруя, рядом стоят два копья, щит и горит, свидетельствуя о постоянной опасности, угрожающей со всех сторон сколотам-пахарям. В центре, над очагом висит котел с кипящей похлебкой, клубится дым, изрядно продирая горло, прежде чем уйти в отверстие на крыше. Лавки у стен пока пусты, а встречает меня всего один скиф, зато какой! Матерый волчище, широкоплечий, с узкой, как у девушки, талией, длинными, еще черными, спадающими на плечи волосами, он не носит бороду, только усы, свисающие вниз, как у запорожцев из будущего. Таких выдающихся атлетов в этом мире я не встречал, да и в той жизни тоже. На нем надеты только кожаные штаны, заправленные в сапоги, а впечатление от мощного торса усиливают причудливые рисунки на грудных мышцах и руках. На шее воина, а тот, кого я встретил, без сомнений, профессионал по части лишить ближнего жизни, поблескивает золотая гривна с головками львов на концах. Крылья горбатого носа трепещут, зрачки больших глаз расширены, как у стражников Гелона после одурманивания каннабисом. Он сел у очага прямо на земляной пол, и мне ничего не оставалось, как усесться визави.

И хотя анализ после действий может быть подробным и таким углубленным, на какой только способна твоя голова, однако он уже не в состоянии ничего предотвратить из того, что уже стряслось. Я сижу перед настоящим монстром в человеческом обличье и чувствую это каждой клеточкой своего организма.

Словом, любой из способов учета наличности, то есть фактов, по-своему несовершенный. Зато все они, образуя единство, стали моей постоянной привычкой и очень мне помогают. Я знаю, что мой страх – это всего лишь отсутствие ясности. Называюсь:

– Фароат, сын Андарина из рода Нотона…

И тут же слышу в ответ:

– Гнур, роксолан…

Человек не сам себе выбирает имя. Имя ему навязывают родители. А поведением каждый определяет себя сам. Назваться роксоланом так, как это сделал Гнур – равно титуловаться сияющим, блистательным, словом, причислить себя к царскому роду и таким образом обозначить свое верховенство. Я смотрел на него, отмечая гордую осанку, разворот плеч и хищный профиль, когда роксолан смотрел на огонь. Весь облик савромата свидетельствовал о присутствии кавказской крови, а причислить себя к царям мог бы и каждый сколот, правда, если за ним стоит дружина или, как говорят тут, бала верных воинов. Я имел за собой всего лишь небольшой отряд – расма по-сколотски[32], телом пока юн и, наверное, должен, проникнувшись моментом, признать старшинство савромата.

Поразмыслив, я решил молчать, сохраняя достоинство. В конце концов, присказка из моей прошлой жизни о рыбе, которая не дура, сгодится для примера и тут. Другая – о молчании, которое означает согласие, наверное, была известна Гнуру. Он, удовлетворившись моим безмолвием, счел возможным просветить о военно-политической ситуации в сколотской ойкумене, аргументируя «во имя той задачи», которую сам считал благородной. И во имя «моих собственных интересов».