Легенда Португалии - Наталия Полянская

Роняя босоножки, принеслась Люся, оценила мужнины успехи и ахнула.

– Васенька, слезай! – жалобно попросила она.

– Люськ, смотри! Тут удобно карабкаться! Скоро до веток долезу!

– Ва-ся!

– Что это вообще за фигня? – повернулся Женя к сестре. – Что это за примитивные замашки – приехали, чемоданы не успели распаковать, и на секвойю?

Люся тяжко вздохнула.

– Васька по деревьям с детства любит лазать. Как увидит что повыше – все, пропал. Мы уже пару раз штрафы платили, когда он в национальных парках… Он даже на пальму однажды, но пальма…

– Не перенесла столь близкого знакомства? – сухо предположил Женька.

Его родственники – не просто идиоты. Они – клинические идиоты, и это не лечится.

Ему совершенно не до них. Ему нужно понять, что думает Софи, и будет он жить с ней всю оставшуюся жизнь или без нее – а значит, без самой жизни. Ему следует отогнать на приличное расстояние назойливого Анатоля, стукнуть кулаком по столу и завести серьезный разговор, хотя Софи просила этого не делать. Она боится, это понятно. И он должен помочь ей: зачем нужен мужчина, если он не может успокоить и обнадежить женщину?! В конце концов, съемку по работе никто не отменял. У него полно проблем, их надо решать, и чем скорее, тем лучше, а у него тут… Вася на секвойе.

И проблем сейчас станет еще больше, подумал Женька, мрачно глядя на бегущего к ним сотрудника отеля. Мужчина лет пятидесяти, по всей видимости садовник, размахивал руками и кричал что-то по-португальски.

– Он не поймет, – издалека сообщил садовнику Женя. – Вы можете попробовать на английском.

– No! Нет! Нет! – закричал мужчина. – Нельзя! Вы должны спуститься! Это объект! Охраняется! Нельзя лезть! Рroibido![9]

– Скажи мужику, чтоб не разорялся, Женюр, – донеслось с высоты. Вася уже одолел метров десять. – Я слазаю и вернусь.

Ильясов понял, что все бесполезно. Никакие уговоры, причитания жены Люси и иностранные вопли Васю не переубедят. Оставалось последнее средство. Женя сунул фотоаппарат сестре в руки, подступил к секвойе, жестом велел садовнику умолкнуть и заорал:

– Чесноков, твою же мать!! Какого хрена ты делаешь?! Я обещал твоей теще, что возьму вас в поездку, если вы будете вести себя прилично. Она мне говорила, что я о вас плохо думаю! Она, блин, говорила, что вы приличные люди! Я ей поверил! Тебе не стыдно, старый хрен?! Тебе не стыдно позорить нас всех перед нормальными людьми? Я что матери должен потом рассказывать – как ты на секвойю лазил, альпинист хренов?!

Вася замер. Гнева всесильной тещи побаивался даже он. Женя подумал и заложил еще в два этажа – все равно садовник не понимает, а Люся, наверное, и не такое слышала.

– Ну это, Женюрик, ты чё, – неуверенно сказал Вася.

– Спускайся, мать твою! Или я сей же миг забираю Софи, мы уезжаем, я звоню матери и говорю, как весело мы все отдохнули.

Вася подумал-подумал и начал сползать обратно.

К тому времени, как он окончательно сполз, у секвойи толпилось уже побольше народу – сотрудники отеля и привлеченные скандалом соседи ждали с интересом, чем все закончится. Женька ждал без интереса. Он уже начал переговоры по поводу штрафа, озвучил Люсе примерную сумму и собирался уходить.

Софи, как оказалось, стояла неподалеку. Интересно, как долго она наблюдает и какие именно номера из циркового представления видела?

– Почему Базиль туда полез? – спросила француженка изумленно, когда Женька подошел к ней. – Ведь это запрещено!

– Ты помнишь, как сама рассказывала мне о русских в Шербуре?

– Ну… да.

– Разве на памятник Наполеону залезать разрешено?

– Запрещено, конечно.

– Вот и здесь так. Запрещено, но если человек очень хочет, то вроде бы и можно.

Женя обнял Софи за плечи и повел прочь. От розария тянулся шлейф одуряющего цветочного запаха.

– Я разговаривала по телефону, а потом услышала, как ты кричишь, – растерянно произнесла девушка. – Я думала, случилось что-то страшное.

– Все в порядке. Они заплатят штраф, и дело закроют. Главное, чтобы Базиль не вздумал снова лезть на это дерево.

– А он может?

– Я не знаю, – мрачно сказал Женя. – И думать об этом не хочу.

Она была рядом, теплая и восхитительно пахнущая, и сейчас он хотел только одного – запереться с ней в номере отеля и не выходить долго-долго.

– Анатоль звонил, – произнесла Софи после паузы – видимо, так и не поняла пристрастия загадочной русской души к запрещенным штучкам и решила это игнорировать. – Он скоро приедет. Мы хотим посидеть в гостиной. Оказывается, здесь есть бар прямо в старинных комнатах, представляешь? Гостиные, библиотека, даже часовня. Там хорошо провести вечер.

– Ты же в Коимбру хотела съездить, – напомнил Женька. – И этот Фонтан Слез – он где-то здесь?

Софи оглянулась туда, где толпились люди.

– Он там, дальше. Сходим к нему попозже.

– А Коимбра?

– Может быть, завтра.

– А я поеду, – сказал Женька и убрал руку с ее плеча. – У меня от журнала заказ – Коимбру снять. Что-то они хотят сочинять о местном университете.

– Дождь скоро пойдет, – Софи посмотрела на небо.

– Ну и черт с ним.

Коимбра – университетский город, первая столица Португалии, даже под моросящим дождичком все равно понравился Женьке. Он долго бродил по улицам, забрался высоко, к университету, и отснял довольно много кадров, которые и сам счел удачными – а это редко случалось. Обычно Ильясов бывал собою недоволен, и требовалось некоторое время, чтобы свыкнуться со съемкой, притерпеться к ней и увидеть, что все было не так уж плохо – а, по правде говоря, даже хорошо!

Улицы кружили голову. Сладко планировали на мостовую лепестки роз, сбитые дождем; розы цвели повсюду: курчавились на миниатюрных кустиках у подножия старых домов, устало свешивали длинные плети через заборы, крытые черепицей, – вот дом под черепичной крышей, и забор у него такой же, как иначе! Сытая рыжая кошка спала под стеной, беспечно вытянув лапы: и не боится ведь, что кто-то наступит! Веселые студенты расходились из университета, громко разговаривая, жестикулируя, сверкая зубами и глазами. Женя снимал их – смуглых девушек и юношей в скромной одежде, с пестрыми сумками и охапками бумаг, с живыми непривычными лицами. Он снимал и думал – какие они? Они любят и ненавидят точно так же, как он? Или все-таки по-другому? Люди другой страны – это почти инопланетяне, или все-таки обойдется?..