О чем молчат вороны - Эзекил Кваймуллина

– Ничего страшного.

Папа не знал, что на это сказать, и я не могла подобрать слова. Наконец он махнул рукой на стену.

– Я составил примерную схему. Пытаюсь найти связи.

Он умолк и с надеждой посмотрел на меня.

Хочешь помириться, пап? Пообещай, что пойдешь на день рождения деды Джима.

Однако я не могла не оценить его попытку, и сил ссориться у меня не осталось, так что вместо этого я спросила:

– Думаешь, это все правда связано?

Папа просиял, радуясь, что добился отклика.

– Не знаю. Возможно. Только я никак не пойму, как сюда вписывается Сара. – Он в отчаянии взглянул на схему. – Зато уверен, что надо выяснить, видел ли кто-нибудь Александра Шольта после пожара или хотя бы разговаривал ли с ним.

– Отец его видел, – устало напомнила я. – Он сказал, что Александр уехал в город сегодня утром.

– Мне нужны другие свидетели.

Я не понимала, почему это так важно… Минутку. Усталость как рукой сняло.

– Думаешь, это Шольт сгорел в том доме? Зачем его отцу лгать?

– Чтобы защитить честь семьи? Выиграть время для Дерека Белла, чтобы тот успел скрыть все доказательства того, что Александр занимался чем-то незаконным, что бы это ни было. Или перевести деньги на другие счета, чтобы полиция их не обнаружила, когда будет расследовать убийство Александра.

Это звучало логично. Но только это.

– Если он умер первым, кто убил остальных? Белл?

– Может быть, но… – Папа покачал головой. – Не представляю его убийцей. Он выглядел искренне ошеломленным, когда нашлись тела.

Папа повернулся к стене и нахмурился. Я подошла и встала рядом с ним. Некоторые детали все еще казались размытыми, и мне не удавалось сложить из них картину.

Я понимала, что это своего рода победа: папа с головой ушел в работу. Еще несколько дней назад я была бы на седьмом небе от счастья, а теперь мне хотелось большего. Чтобы он поговорил с тетей Вив. Чтобы пошел на день рождения деды Джима. Чтобы заново наладил связь с миром. Потому что тогда я смогу…

Я отвернулась.

…смогу уйти.

Я любила папу, но теперь понимала то, чего не осознавала раньше, – по крайней мере не так отчетливо, как сейчас.

Мне здесь было не место.

Утром я стояла у окна, наблюдая за тем, как папа снимает со стены клейкие листочки, чтобы уберечь их от любопытных глаз тех, кто убирает комнаты. Мы полночи ломали голову над делом и так ни к чему и не пришли. Папа уснул, а я стала мерить шагами комнату, размышляя… Не только о расследовании.

Я застряла между мирами и полностью не принадлежала ни одному. И не могла ничего с этим поделать, пока папа не изменится. Я хотела помочь ему стать Майклом Теллер, который принимает свою дочь такой, какая она есть сейчас. А если этого не произойдет, мне придется остаться здесь навсегда. Хоть и не хочется думать о том, как уныло будут проходить года этого полусуществования. Не хочется думать о том, что камнем лежит на душе и тянет к земле. Хочется быть девочкой-бабочкой – пусть я и не могу улететь.

Папа слишком долго возился с бумажками. Он рисковал опоздать на встречу с полицейскими из города, которые прибыли сюда рано утром. Я посмотрела на него и обнаружила, что на стене висит всего один листочек, с надписью «САРА БЛЮ». Папа все тянулся ее отклеить, но отнимал руку.

– Ты нашел связь между Сарой и остальными? – спросила я.

– Нет.

Он наконец снял бумажку, но не положил к другим в свой чемодан. Она осталась у него на ладони, и папа держал ее так, словно это было нечто очень ценное и хрупкое.

– Его провели спустя рукава, – тихо сказал он. – Расследование. После того как она пропала. Эта папка… – Он покачал головой. – Есть шаги, которые обязательно надо выполнить после того как исчезает ребенок. Никто этим не озаботился. И никто не заметил.

– Неудивительно, что отца Дерека Белла никто не осудил в халатности, – сказала я. – Все-таки он был здесь главным.

– Да, думаю, дело в этом, – согласился папа. – Хотя, возможно, не только. Если бы белая девочка пропала по пути из школы… – он с отвращением покачал головой – …разразился бы настоящий скандал. Об этом написали бы в газетах, сказали бы в новостях, это обсуждали бы на улицах. А на тех, кто беспокоился за Сару – ее семью и подругу, – никто не обращал внимания. – Папин рот скривился. – Гэрри Беллу все сошло с рук, потому что всем было наплевать. Никого не заботило то, что она пропала.

Папа принимал это очень близко к сердцу. Его возмущала любая несправедливость, но он особенно негодовал, когда плохо обходились с коренными австралийцами. Он вырос в городе, где его отец имел огромную власть и учил сына тому, что тот, кто обладает властью, волен делать все, что ему вздумается. Однако папа часто мне говорил, что продолжать творить дурные дела возможно лишь тогда, когда остальные тебе это позволяют, что это вина не одного, а многих.

Папа не хотел быть глухим и слепым к чужим бедам. Не хотел стать таким, как его отец.

А вот я всегда мечтала стать такой, как папа. Только он был не единственным моим родителем. Я умела оставлять прошлое в прошлом – как мама. Внезапно меня озарило. Папа очень тяжело переживал несправедливость – и, возможно, винил себя за то, в чем не был виноват.

– Пап? Ты же понимаешь, что не мог меня спасти, правда?

Он наклонился и бережно положил бумажку в чемодан. А потом выпрямился и заговорил так тихо, что мне пришлось подойти ближе, чтобы его расслышать.

– Я должен был тебя защищать.

– Нельзя защитить от несчастного случая, пап! Это невозможно.

Папа всхлипнул и потер глаза. Он плакал. Мне страшно хотелось его обнять, но сейчас я могла успокоить папу только словами.

– Если ты не хочешь идти на день рождения, потому что думаешь, что тебя будут винить…

– Не в этом дело, – хрипло ответил он. – А в твоих двоюродных братьях и сестрах.

Что за глупости?

– Ты же их обожаешь! Я их обожаю!

Папа уставился в пол.

– Знаю. Именно поэтому мне нельзя с ними видеться.

– Почему?

– Потому что я тебя подвел! – Он посмотрел на меня. По его щекам стекали слезы. – Не уберег. Не смог позаботиться о собственном ребенке. Я не имею права ходить на праздники и смотреть, как чужие дети растут, потому что ты…

– Потому что я никогда не вырасту, – закончила я за него.

Наконец я все поняла. Даже то, почему он огрызнулся на меня на парковке перед больницей. Я задела открытую рану. Она никак не могла затянуться и кровоточила.

Папа упал на кровать. Я осталась на ногах, хотя голова у меня кружилась. У папы в мыслях все было вывернуто наизнанку. Я пыталась нащупать слова, которые помогли бы это исправить, показали бы ему, насколько он далек от того себя, каким должен быть.