Убийство по Шекспиру - Лариса Соболева

— Что уж тут не понять, — сказал Степа, поражаясь изобретательности директрисы.

— Далее наступил следующий этап. Эре необходимо было самоутвердиться как женщине, а не только в руководящем кресле. Она принялась завлекать сначала моего мужа, он мужик видный, исполнял главные роли. Он не ответил на ее флюиды. Следующего удостоила вниманием Ушакова. Тот тоже никак. Тогда она принялась мстить… женам, мне и Ушаковой.

— Почему не мужьям? — удивился Степа нелогичности директора.

— Дело в том, что практически во всех театрах количество актрис значительно превышает мужской состав. У женщины в театре сложная судьба, ей во много раз труднее добиваться главных ролей, да и в пьесах почему-то больше мужских ролей. Мужской состав востребован, а вот женский… Поэтому, когда актриса получает роль, да в паре, а то и в тройке с другими актрисами, она кладет все силы, чтобы вырваться вперед. Но ее убрать проще, потому как заменить есть кем. Сначала Эпоха попыталась загнать нас на срочный контракт, но я быстро раскусила, что после окончания контракта последует увольнение, не подписала, уговорила и Лену Ушакову не подписывать. Однажды прихожу в театр, а на мою роль назначили другую актрису! Мотивировка — производственная необходимость. Какая необходимость! Я жива, здорова! Это фактически снятие с роли. Я пишу в двух экземплярах заявление, один оставляю себе, где требую объяснить приказ в письменной форме. Ответа не получаю. Снова пишу на имя директора, затем катаю мэру и прочим бюрократам. Я знала, что будут суды, и мне придется доказывать свою «творческую активность». Только для суда не имело значения, что я играла главные роли. Зато переписка дала обоснование, что меня намеренно выводили из репертуара для последующего сокращения. Одновременно я искала, чем буду заниматься, так как в театре, поняла, мне уже не работать…

— Почему же сразу не ушли, как только поняли все?

— О Степан! Вы не знаете, как затягивает эта петля. Не так давно мне легче было в омут броситься, чем уйти со сцены. Сцена приковывает к себе невидимыми кандалами, и ты становишься ее добровольным рабом. Вот как это выглядит.

— Похоже на болезнь, — вывел Степа.

— Абсолютно точно! Люди, пришедшие на сцену, в какой-то степени больные. Только ненормальный человек будет сносить унижения, нищету, оскорбления ради роли. И я болела, но выздоровела, спасибо Эре Лукьяновне.

— Ну а дальше?

— Дальше был выдвинут с ее стороны самый убойный аргумент: мы состарились. Нас с Ленкой и четырех актрис пенсионерок выставили на сокращение. А еще недавно действовал негласный кодекс, пенсионеров не увольняли, потому что знали: актер без театра сразу умрет. Тогда срабатывал фактор человечности. Но наше время что-то перекроило в душах, где-то отрезало, где-то прибавило, получилась Эпоха. Мне помогли отрубить концы как раз пожилые актрисы. На них страшно было смотреть. Растерянность, отчаяние, боль… Одна из них когда-то блистала, ее на руках носили, да и выглядит она великолепно, с королевской осанкой, необыкновенно красивая в своем возрасте. И вдруг такое свалилось на нее. Причем ролей на этот возраст масса, стоит только захотеть… Но эти женщины — живое напоминание Эпохе, что она сама стара. Вот когда у меня все внутри закричало: не хочу так! Меня сократили, я подала иск о восстановлении в суд, выиграла, а потом уволилась с мужем, мы уволились в никуда. Я доказала бывшим коллегам, что они дерьмо, ведь подписывались под моим сокращением друзья. Эпоха им откровенно сказала: «Всех уволю, кто будет мешать реорганизации театра».

— А что с Ушаковыми было?

— Я уговаривала Лену уйти. Она осталась, продолжила воевать. Ей снизили ставку, как бесперспективной актрисе. Ставки зарабатываются всю жизнь, это лицо актера. Представляете, что значит стать на один уровень с тем, кто недавно окончил театральное училище и не сыграл еще ни одной роли?

— Но у вас же есть какие-нибудь нормативные акты? У нас, например, могут лишить звания за провинность. Это крайняя мера.

— А у нас, как оказалось, да и в законодательстве тоже, нет четких разъяснений по этому поводу. Но Ленка боролась, я наняла ей адвоката, она выиграла этот суд. В конце концов, пошли гонения на Виталика, его перестали занимать в новых спектаклях. Когда женщина не у дел, она кое-как мирится, а вот мужчине такой груз не по плечу. Да! Я же не сказала самого главного! В театре есть серый кардинал — Юлиан Швец. Он взял в оборот Эпоху, разыграл дикую страсть. Она поверила, что способна внушить любовь, не боялась пересудов, выставляла напоказ свои отношения с Юлианом. И платила за рейтинг сексуальной львицы — он стал ведущим актером, руководителем творческого состава. Все подлые идеи исходят от Юлика. Этот серенький актеришка, и внешне серенький, до Эпохи был никем. Но теперь он распределяет роли, себе берет главные. У него и появилась идея уменьшить состав труппы, а высвободившиеся ставки распределить между собой. Вот вам еще одна причина, почему стали гнать из театра и почему вчерашние друзья превращались в Иуд. Юлику, кстати, не нужны сильные партнеры, они его переигрывают, следовательно, Ушаков мешал тоже. Виталик начал пить…

— Извините, что перебиваю, но мне показалось, в театре много пьющих.

— Там нельзя не пить, иначе повесишься.

— Вы вторая, кто так говорит, — сказал Степа.

— А кто первый сказал?

— Клавдия Овчаренко.

— Ой, ну эта лучше б молчала. Пьет она давно, у нее предрасположенность к алкоголю, отсюда совести нет. Агрессивно покорная рабыня.

— Как это? — не понял Степа. — Агрессивность вроде бы исключает покорность.

— Не всегда, — живо возразила Карина. В этой женщине, подметил Степа, странным образом уживались девчоночий максимализм и вполне здравый рассудок взрослой женщины. — Клаве потерять работу равносильно смерти, она ничего не умеет, кроме как играть. Когда у человека есть характер, он ставит перед собой новые цели, идет к ним. У Клавы характер на дне бутылки, потому и бросалась на всех, кто противостоял директору, как оголтелая фурия. Она отрабатывала право на место в театре, вот и все.

— Но тем не менее ее хотели отравить, подложили в сумку водку с ядом.

— Да что вы! Этого я не знала. Мне рассказали, что они пили с Галеевым, тот умер. Значит, достала кого-то. Хотя не понимаю, зачем травить Овчаренко, у нее ведь рак.

— А вы не предполагаете, кто в театре способен на убийство? — Карина задумалась, а потом отрицательно покачала головой. Степа спросил: — А как случилось, что Ушаков ушел к другой женщине?

Карина поднялась, поежилась, как от холода, отошла к противоположной стене, некоторое время постояла у нее спиной к Степе. Ее порыв был связан с накатившими слезами, которые она прятала от него. «Сильная женщина», — оценил он. Затем она вернулась к столу, достала сигарету.

— Пагубная привычка, еще с театра, — оправдалась, прикуривая. — Каждый день бросаю, с этой мыслью ложусь и поднимаюсь.

— Вам можно позавидовать, — улыбнулся он. — Это значит, у вас нет серьезных проблем, иначе вы думали бы о них, а не о сигаретах.