На берегах Хазарского моря. Две жизни - одна любовь - Ясмина Михайлович

«Плотные, словно мох, облака закрывают весь небосвод.

— Они зеленые, словно плесень! — восклицает кто-то рядом.

Люди, приехавшие на пикник, лежат на спинах, прямо на траве, другие сидят в кабриолетах, подняв глаза к небу, и наблюдают, как облака цепляются за верхушки самых высоких деревьев. В крупных городах этот мох окутывает крыши небоскребов, покрывая планету, словно заключая в раковину. Иногда эти массивные мертвые ковры небесного болота рвутся, и поверхность Земли в этом месте дрожит и прогибается так сильно, что у людей начинается головокружение. Даже самолеты не могут взлететь…»

Во время следующих бессонных ночей я устроил хозяйственные помещения в задней части дома Луки Человича: две кухни, летнюю и зимнюю, две ванные комнаты, большую и поменьше. Чердак с тремя окнами я превратил в зимний сад. Я. М. сможет здесь завтракать и курить свои разноцветные сигареты.

Закончив грубую работу, я приступил к внутренней отделке. То, что все это происходило ночью и в моей голове, совсем не означает, что я не проводил все общепринятые и необходимые процедуры, как и требовала моя профессия. Ручки и петли для дверей я заказал у мастера Лунича, который держал магазин возле Калемегдана. Занимаясь отделкой домов в реальной жизни, я также заказываю все изделия из меди и латуни у него. Однако этот заказ был особого рода. Дверные ручки не должны быть одинаковыми, и причина того проста. Каждая из них должна соответствовать определенному движению тонких пальцев Я. М. Когда ручки были изготовлены и установлены, я оглядывал результат с большим удовольствием. Одна была выполнена в форме птицы, которая будет опускаться в ладонь Я. М. всякий раз, когда она будет открывать дверь залы на верхнем этаже дома; другая была в форме смычка, третья — китайского веера. Здесь были и стеклянные яблоки, и мраморные шарики, ручки, сделанные из рога горного ибекса, а для спальни Я. М. я выбрал ручку из ели, которая всегда будет пахнуть заснеженным лесом. Ручка входной двери была в форме дамского револьвера XVIII века. Дверь открывалась при нажатии на курок. Если сложить все движения, которые будут проделаны, чтобы открыть эти двери, получится мелодия любимой песни Я. М., Ausencia…

Разумеется, я наведывался к дому Луки Человича и в дневное время. Это ветхое здание выглядело хуже, чем в моем воображении. Витрины четырех магазинов внизу были покрыты пылью, у ворот сидел странный старик в шляпе с заплатами и курил трубку, от которой пахло мокрыми козлиными рогами, а в ушах этого типа я заметил что-то белое, похожее на пену для бритья. Я был очень расстроен.

В сумерках я принялся с большим рвением отделывать дом. У мастера Лунича я заказал пятьдесят пар отлитых из бронзы мужских губ с усами и женских, накрашенных помадой, и разместил их на стенах в комнатах вместо пепельниц. Они сообщались с домовой вентиляцией и втягивали пепел и окурки сигарет, которые курила Я. М. и разбрасывала повсюду. Сломав несколько стен второго этажа, я получил просторную «музыкальную комнату»; впрочем, она скорее напоминала зал для танцев, окна которого выходили на площадь, называемую когда-то «Малый рынок». Здесь Я. М. могла выплескивать всю свою энергию в танце под бешеные звуки Mesečina. В довершение здесь я положил новый паркет, схожий по рисунку с мозаикой-лабиринтом в Шартрском соборе, который Я. М. любила вспоминать.

Я устроил большую ванную на втором этаже со стороны двора. Ручка в форме трубки для курения гашиша открывала путь в прямоугольное, почти пустое помещение. На потолке была картина затянутого облаками неба. Ступив на пурпурный с дымчато-черным пол, сразу замечаешь стеклянную кровать с красной подушкой из водонепроницаемого материала. С помощью рычага, который регулирует силу и направление струи, получается настоящий дождь. Таким образом, Я. М. сможет спать на стеклянной кровати под теплым дождем или, что особенно ей понравится, танцевать в душе, подпевая «Хазарской дороге». Я до сих пор помню, как она поводит плечом, похожим на те, что изображены на картинах в гробницах египетских фараонов, где люди всегда изображены сбоку, а их лица — в профиль.

Окно в ванной представляет собой стеклянную полусферу в человеческий рост. Ступив в нее, можно ощутить себя будто внутри уличной колонны. Молочного цвета стекло украшено увеличенной фотографией маленького сына Я. М. Он стоит и тянет колу через соломинку. В кабинете Я. М. на первом этаже я подвесил на цепь к потолку плетеное кресло с седлом вместо обычного сиденья, ремни которого располагались так, чтобы, держась за них, Я. М. могла раскачиваться, будто на качелях, и откинуть голову, чтобы отдохнуть после работы на компьютере. На одной стене располагался огромный экран, на котором Я. М. могла увидеть Лару Крофт в полный рост — свою любимую героиню, свое альтер эго. В сумку на седле я положил подарок от себя — электронную книгу, в которую загрузил все напечатанные произведения Я. М. и небольшую библиотеку ее любимых романов. На другой стене я закрепил полку, где лежит на бархатной подложке школьная ручка Я. М.

Просторная кухня была спланирована так, чтобы любоваться в летнее время тенями пролетающих мимо окна птиц, а зимой видеть, как падают на землю крупные тени снежинок. На стеклах подсвеченных фальшь-окон карты Корнуолла и Египта — двух самых любимых Я. М. мест на Земле. Здесь же висит салфетка из грубой ткани с изображением двух деревенских красавиц у массивной печи. Их слова вышиты красной нитью:

— Ешь, сестра, капусту, пока горяча!

— Дома сыру поела, не голодная пока!

Тунисскую белую клетку в форме пагоды я поместил в угол, у кресла. В ней спит Константин — полосатый кот, точь-в-точь такой же, как та кошка, которую Я. М. нашла в Греции и полюбила. Я. М. утверждала, что кошка видит мои сны, а вовсе не свои собственные. Я. М. никогда не готовила блюда, которые требовали от нее больше времени, чем прослушивание песни «Девяностые» дважды. Однако, учитывая стремительность Я. М., это можно приравнять к часу или полуторам другого кулинара. Она шутила, что жизнь ее летит так быстро, что скоро она станет старше меня, хотя по возрасту я вполне гожусь ей в отцы. На самом деле к приготовлению еды Я. М. относилась с неожиданной мудростью; она говорила, что время это не должно быть больше того, которое требуется, чтобы блюдо съесть.

В меньшей ванной комнате было установлено треугольное джакузи и небольшой шкафчик, в котором хранились бутылка «Рамазотти Амаро» и хрустальный бокал. Я. М. могла дотянуться до них прямо из ванны, как всегда умудрялась делать — взять все, что ей необходимо, даже лежа в постели. В центре маленькой ванной я поставил средневековый женский паланкин. Если поднять подушку сиденья, можно увидеть круг из слоновой кости, закрывающийся овальной крышкой. Под ней мраморный короб без дна, опрокинутого в подвал, туда, где под землей текут сточные воды…

Спальня Я. М. была устроена на втором этаже рядом с большой ванной. К ней я присоединил маленькую гардеробную. Женские и мужские наряды одинаково хорошо сидели на Я. М. Туфли не снашивались десятилетиями. Я поместил сюда и ее одежду, и мою. Но внезапно мой творческий процесс зашел в тупик…

Если не считать синего дивана, который я, не раздумывая, установил между двумя окнами, и необычного зеркала с дырочкой в углу, бессонными ночами мне не приходили идеи, что еще поместить в комнату Я. М. Впрочем, чего-то подобного и следовало ожидать. Настал ключевой момент. Я начал все работы по дому не только ради борьбы с бессонницей. Была у меня и другая, более важная причина: я мечтал вернуть Я. М. в свою жизнь. Пусть и таким бессмысленным, безрезультатным способом, как воспоминание о каждом ее жесте, каждом движении, сделанном от момента входа в дом до мгновения отхода ко сну. Расставленные по дому предметы способствовали созданию в моем воображении целого фильма о Я. М. Она двигалась стремительно, быстрее, чем все, кого я знал. Она замечала, протягивала руку или высказывалась так, словно стреляла из рогатки. Я полагал, что раз она так быстра, то может почувствовать, насколько плотным стало скопление моих мыслей о ней, и отреагировать прежде, чем будет поздно. Возможно, она на самом деле придет посмотреть на дом у «Малого рынка», где живут теперь, благодаря моим бессонным ночам, ее движения и танцы.