Жена-22 - Мелани Гидеон

Недра, как и Уильям, еще не определилась по вопросу сексуальной ориентации Питера.

– То есть это нормально? – спрашиваю я.

– Во всяком случае, ничего ненормального тут нет. Он еще маленький и сам не может в себе разобраться.

– И к тому же унижен. Только что я поставила его в дурацкое положение на виду у всего класса. А я собиралась попросить его помочь мне покрасить волосы, но теперь он меня возненавидит, и мне придется делать это самой, и я все испорчу.

– А почему ты не идешь к Лайзе?

– Пытаюсь сократить расходы.

– Элис, прекрати паниковать. Все наладится. У этой “бороды” есть имя?

– Бриана.

– Господи, терпеть не могу это имя. Оно такое…

– Американское, я знаю. Но она милая девочка. И очень хорошенькая, – виновато говорю я. – Они дружат уже несколько лет.

– А она знает, что она – “борода”?

Я вспоминаю, как они прижимались друг к другу. Ее глаза были полузакрыты.

– Вряд ли.

– Если только она не лесбиянка, а он – не ее “борода”. Может, у них такое взаимное соглашение. Как у Тома и Кэти[28].

– Да, как у Томкэт! – говорю я.

Мне ненавистна мысль, что Бриану обманывают. Это почти так же грустно, как то, что Питер прикидывается гетеросексуалом.

– Никто не называет их Томкэт.

– КэтТом?

Тишина.

– Недра?

– Я покупаю тебе еще одну подписку на журнал “Пипл”, и на сей раз, будь добра, изволь его читать.

– Как мило с вашей стороны разрешить мне пожить у вас, пока я не устроюсь! – кричит Кэролайн Килборн.

Я стою в дверях, не в силах замаскировать свой шок. Я ожидала увидеть юную версию Банни: элегантно одетую и причесанную блондинку. Вместо этого передо мной сияет веснушками девица с ослепительно рыжими волосами, наспех собранными в конский хвост. На ней черная обтягивающая юбка и свободная блузка, открывающая загорелые руки.

– Вы, очевидно, меня не помните? – говорит она. – Вы говорили мне, что я похожа на куклу. На Тряпичную Энни.

– Я говорила?

– Ну да, когда мне было десять.

Я сокрушенно качаю головой.

– Я так сказала? Боже мой, как бестактно. Прошу прощения!

Она пожимает плечами.

– Да мне было все равно. Это был ваш дебют в Блю-Хилл, и уж наверное вам было не до меня.

– Конечно, – соглашаюсь я, содрогаясь и пытаясь выкинуть из головы навязчивые картины того дня.

Кэролайн улыбается, раскачиваясь на каблуках.

– Это было классное шоу. Все мои друзья и я были в восторге.

Ее друзья, третьеклассники.

– Вы бегаете? – она показывает на грязные кроссовки, которые валяются в кадке, где нет ничего, кроме грязи, потому что я вечно забываю полить то, что посадила.

– Хм, немного, – отвечаю я, имея в виду, что двадцать лет назад я по-настоящему бегала, а сейчас только пробегаюсь трусцой, ну хорошо, хожу быстрым шагом, ну ладно, подхожу к компьютеру и считаю это своей ежедневной нагрузкой в 10 000 шагов.

– Я тоже, – говорит Кэролайн.

Через пятнадцать минут мы отправляемся на пробежку.

Еще через пять минут Кэролайн Килборн интересуется, не страдаю ли я астмой.

Еще через пять секунд я говорю ей, что свистящие звуки, которые я издаю, вызваны аллергией – только что цвела акация, и, видимо, ей лучше побежать вперед, потому что я не хочу портить ее первую пробежку в Калифорнии.

После того как Кэролайн исчезает из виду, я наступаю на сосновую шишку, подворачиваю ногу и падаю на кучу листьев, успевая быстренько помолиться: “Пожалуйста, пусть на меня не наедет машина”.

Можно было не волноваться. На меня не наезжает машина. Происходит нечто гораздо худшее. Рядом останавливается автомобиль, и приятный пожилой джентльмен спрашивает, не подвезти ли меня домой. Вообще-то я не очень хорошо понимаю, что именно он говорит, потому что у меня на голове наушники, и я безуспешно пытаюсь жестами отказаться от его услуг, ну, как обычно после падения говорят “все хорошо, я в порядке”, когда видно, что вовсе не в порядке. Я принимаю его предложение.

Добравшись до дома, я прикладываю к лодыжке лед и бреду наверх, но по дороге заглядываю в комнату Зои. Я вижу ее последнее приобретение из винтажного магазина одежды, кринолин 1950-х годов, небрежно переброшенный через спинку кресла, вспоминаю полосатые клеши, которые у меня были в выпускном классе, и думаю, почему же у меня никогда не хватало смелости одеваться, как Зои – в единственные в своем роде вещи, каких нет больше ни у кого в школе, ибо моя дочь убеждена: следовать модным тенденциям – все равно что в магазине отвечать “пластиковый” (а не “бумажный”) на вопрос, в какой пакет упаковать ваши покупки.

Я открываю дверь ее гардеробной и, перебирая платья четвертого размера, гадаю, что же происходит в ее душе, в ее жизни, почему она мне ничего не рассказывает, как она в пятнадцать лет может быть такой хладнокровной, это противоестественно, это даже пугает – это что, мой желтый кардиган?

Мне приходится встать на цыпочки, чтобы до него дотянуться, но, когда я беру его, на меня сверху падает коробка “Хостесс Капкейкс”, коробка “Динг-Донг” и коробка “Йоделс”[29], а также три сложенные, пахнущие луком шерстяные кофточки. Нельзя покупать винтажные свитера: из шерсти невозможно вывести запах. Я могла бы сказать об этом Зои – если бы она спросила.

– Упс. – В дверях стоит Кэролайн.

– Дверь была открыта, – говорю я.

– Конечно, – говорит Кэролайн.

– Я искала свой свитер, – говорю я, пытаясь осмыслить тот факт, что Зои прячет в шкафу коробки со сладостями.

– Давайте я помогу вам положить все на место.

Кэролайн опускается на колени возле коробок и хмурит брови.

– Ваша Зои – перфекционистка? Очень многие девочки в ее возрасте этим отличаются. В таком случае, наверное, она бы разложила их по алфавиту? Сначала “Динг-Донг”, потом “Капкейкс”, а напоследок “Йоделс”. На всякий случай разложим по алфавиту.

– У нее нарушение пищевого поведения[30], – ужасаюсь я. – Как я могла этого не заметить!