Олимпийские игры. Очень личное - Елена Вайцеховская

Всего лишь день спустя судьи почти в открытую начали делать все возможное, чтобы отыграться на русских за первую победу.

Но отыграться не получилось…

О том, какой ценой дались девчонкам и эти несколько дней до старта, и сама победа, можно было догадываться по запавшим глазам и безумной хрупкости их гимнастических фигурок. И без того ограниченные в еде и питье, что при олимпийском изобилии превращалось в изощренную пытку, в день первого финального старта от напряжения девочки не могли заставить себя проглотить даже то немногое, что не грозило обернуться лишним весом.

Гимнастки России, США и Румынии – всех трех команд, претендовавших на золото, – выступали, к тому же, в последней, ночной, смене. Она начиналась в одиннадцатом часу вечера, и, казалось, беспредельно уставшая публика невольно распространяет эту свою усталость на всех вокруг.

Наблюдать за всем этим со стороны порой было невыносимо.

– Скорее бы все закончилось, – произнес рядом со мной телекомментатор. – И ведь не поможешь ничем, не подойдешь. Мы, мужики здоровые, этого олимпийского напряжения не выдерживаем, а требуем чего-то от девчонок. Да и за ошибки ругаем на всю страну…

Наши гимнастки, казалось, отрешились в тот вечер от всего мира. Когда какая-то из них выходила на помост, остальные, стайкой сбившись рядышком, закусывали губы и сжимали кулачки. Детеныши, брошенные в олимпийское пекло и обязанные выстоять. Против них были не только судьи: забитые звездно-полосатыми полотнищами трибуны зала откровенно болели за американок.

Света Богинская, единственная, кто уже проходил подобное испытание за четыре года до Барселоны – в олимпийском Сеуле, напрочь забыла о себе и, как наседка, успокаивала, обнимала то одну, то другую подругу, и мне с недоумением вспомнились ее слова, сказанные во время одного из тренировочных сборов: «Мы же так далеки друг от друга по возрасту. Да и интересы у нас совсем разные. Поэтому я всегда предпочитаю быть одна». А когда наконец они выиграли, и Таня Гуцу в голос зарыдала, выронив из рук нехитрые спортивные пожитки, то именно Богинская прижала ее к себе, гладила, успокаивала, закрывая спиной и руками от вмиг набежавших репортеров.

И радоваться командной победе, когда девочки все-таки добились ее, уже не было сил…

* * *

Богинской в Барселоне не повезло больше, чем кому бы то ни было. Ее золотая медаль в командном первенстве так и осталась единственной. На отдельных снарядах судьи придирались к нашим девчонкам, как только могли, словно стараясь отомстить за тысячные доли балла, которые сложились в пользу Татьяны Гуцу в многоборье, отделив ее золото от серебра американки Шэннон Миллер. Именно поэтому единственное индивидуальное золото, которое Таня Лысенко выцарапала у соперниц на бревне, можно было без всякой натяжки расценивать как спортивный подвиг. Всего за год до Игр Тане страшно не повезло на чемпионате мира в Индианаполисе: выступая на брусьях, она воткнулась руками в жердь и сломала пальцы. Перед Играми у Лысенко появилась новая проблема: от больших нагрузок стал сдавать организм – сводило мышцы. Правда, об этом знали только ее тренер и она сама.

Обычно улыбчивая и предельно вежливая Таня, сойдя с пьедестала, попыталась было поддержать начатый мной разговор («Расстроилась, честно говоря, из-за прыжка, да и в многоборье могла выступить получше…») и вдруг, уже не сдерживая брызнувших слез, опустилась прямо на маты: «Ой, что-то я ничего больше не могу».

Потом, отплакавшись, она вдруг подняла на меня грустные глаза и совершенно неожиданно сказала:

– А ведь команды такой у нас уже никогда-никогда не будет. Разбежимся кто куда…

А еще в Барселоне был полностью наш мужской пьедестал в многоборье, четыре золота Виталия Щербо на отдельных снарядах, приобретенное им звание шестикратного (в общей сложности) олимпийского чемпиона. В заключительный день соревнований трибуны устраивали Щербо раз за разом такую бешеную овацию, что арбитр, рискующий попридержать оценку нашему гимнасту, имел почти стопроцентные шансы быть растерзанным инчадой – испанскими болельщиками – прямо у судейского пульта.

* * *

В самолете, который вез из Барселоны в Москву первую группу олимпийцев, мы со Щербо сидели рядом. Все: и журналисты, и спортсмены, и их совсем еще не старые тренеры – были уже, как водится, на «ты», чувствуя себя единой командой с единственным желанием: «Скорее домой!»

Виталий то и дело вскакивал, пытаясь воевать со стюардессой, которая упорно пыталась отправить его необъятных размеров сумку вниз, в багажное отделение: «Девушка, милая, вы с ума сошли! Там же медали!!!»

И только когда «девушка», отчаявшись, махнула в его сторону рукой, уселся на место и как-то очень тяжело замолчал.

– Я не сказал тебе в зале… Не потому, что скрывал что-то, просто тогда сам еще решения не принял. А сейчас все решено. – Виталий на секунду прикрыл глаза, то ли вновь вспоминая Олимпиаду, то ли пытаясь представить, как оно все будет дальше, в новой жизни… – Уезжаю я… В Германию.

– А как же Белоруссия? У вас ведь теперь своя страна, своя сборная…

– Так я и буду продолжать выступать за Белоруссию. Хотя по большому счету, если разбираться, кто мне больше в этой жизни дал, то ответ однозначный – молодежная сборная СССР. Я же никогда дома в Минске даже не тренировался – все время на «Круглом», все время под Москвой, все время вместе с командой. И уезжаю в Германию не потому, что там лучше или сытнее, а потому, что мне абсолютно все равно теперь, где тренироваться. Нет команды – и, значит, все равно…

Память – причудливая субстанция. В 2003-м, стоя под трибунами возможно красивейшего в мире бассейна «Монтжуик», где в 92-м проходил олимпийский турнир по прыжкам в воду, мне вдруг вспомнилось, как именно на этом месте, откуда открывался потрясающий вид на потрясающий город, ко мне, черный от горя, подошел главный тренер сборной Валерий Крутов. Молча достал из сумки, целый день простоявшей на сорокаградусной жаре, до омерзения теплую бутылку водки, и так же молча, не чувствуя вкуса, мы с подошедшими следом тренерами стали пить ее из мятых бумажных стаканчиков. Ирина Лашко, имевшая невероятный шанс обыграть непобедимую китаянку Гао Мин, проиграла ей в последнем прыжке. Нелепо, из-за собственной и совершенно дурацкой ошибки. Упустила возможность, которую жизнь больше не представит ей никогда.

Такого ажиотажа, что царил в бассейне накануне финальных соревнований на трехметровом трамплине у женщин, пожалуй, еще не бывало. Гао Мин, великая Гао Мин, не проигравшая за восемь с лишним лет ни одного старта на этом снаряде, включая лос-анджелесские и сеульские Игры, пребывала в состоянии, которое спортсмены именуют «развалом». У нее не ладились разбег и вращение, отталкивание и вход в воду. Явно дрожали губы, и паническое напряжение не исчезало из глаз.

А тренеры, спортсмены и даже судьи (!) считали своим долгом подойти к нашей Ирине Лашко или, на худой конец, к ее тренеру Николаю Мамину, похлопать по плечу и сказать нечто вроде: «Ну, завтра – ваш день».