Перепутаны наши следы (сборник) - Наталья Симонова

– Девочка моя бедная, – посочувствовал друг. Повисла пауза. Юля молчала, ждала новых целительных слов. – Ну ты что там затихла? – спросил Олег.

– Так грустно, – выдавила Юля.

– Бедняжка, – вздохнул он, и в его интонации она услышала нотки нетерпения.

– А сам что делаешь? – постаралась собраться Юля.

– В компе сижу. Проги качаю.

– А-а… Не до меня? – Юля надеялась, что голос звучит не раздраженно и достаточно доброжелательно.

– Ну почему не до тебя? – замялся Олег. – Просто… занят немножко.

Она опять вздохнула судорожно, жадно ловя его молчание – ведь ясно было, что на сегодня это уже последние секунды разговора, и потом ей снова придется остаться одной.

– А ты… – Олег, кажется, не знал, что сказать. Наконец смутился. – Господи, – заговорил более естественным тоном. – Юлечка, ну прости меня. Просто в самом деле занят. Но я тебе очень сочувствую. И очень тебя люблю.

Юля перевела дыхание, стало легче.

– Ну ты там держись, моя хорошая, да? – сказал еще Олег. – Держись. Не первый раз, не последний у тебя с Васькой проблемы. Ой… – вдруг отвлекся он, видимо уже думая о чем-то другом. – У меня тут, похоже, трабл какой-то… – Он явно смотрел в компьютер и про Юлю, видимо, уже почти забыл. – Ни фига себе! – воскликнул чуть в стороне от трубки. – Ну давай, Юлька, давай там, не грусти, моя хорошая, – проговорил речитативом. Она что-то пискнула в ответ, в очередной раз неожиданно покидаемая им. И услышала возле уха короткие гудки.

Сидела в безвольной позе, отрешенно уставившись в угол комнаты. Телефон вывалился из поникшей руки.

Подошла кошка Бася. Обнюхала гаджет. Потом обратилась к хозяйке. Глядела на нее преданно, сочувственно мявкнула, задирая серую голову. Стояла и просила, терпеливо, кротко – мя! И после долгой паузы опять, без раздражения, все с той же кротостью – мя!

– Только тебе я и нужна, Басенька, – сквозь плач проскулила Юля, привычно накручивая себя. – Если бы не ты – никому меня не надо. Зачем жить человеку, который никому не нужен? Зачем?

Кошка стояла рядом и ждала. В последнее время она не вспрыгивала ни на диван, ни на стул, ни на колени. Неизвестно почему, ей стало трудно двигаться, хотя была еще не старая. Десять лет всего, жить бы да жить в любящей семье… Васька и Юля души не чаяли в своей Басе. Но Басю явно что-то беспокоило, передвигаться она стала как-то бочком, чуть приседая на задние лапы. Юля закусила губу, с тревогой глядя на потерявшую прыть любимицу. «Нужно Васе сказать, – подумала. – К врачу нужно».

Она застучала в дверь сына:

– Вась, выйди, что-то с Басей не то. Ва-ся!

Сын выглянул из-за двери.

– Ну что с ней? – спросил нехотя.

– Ходит как-то странно. И не прыгает.

– Уж не девочка – прыгать, – хмуро процедил Василий. – Бась, эй! Басинда! Ну что там с тобой?

– Мя, – сказала Басинда и подошла к Васе, боднула в ногу, взглянула снизу вверх с ожиданием.

– Нормально все, что ты опять сочиняешь, – с привычным раздражением кинул Васька матери, нагибаясь за кошкой.

– Не нормально! Вот посмотри сзади, когда идет. Она как будто припадает на лапы. К Татьяне Ивановне нужно.

– Ладно, посмотрим, – буркнул Василий, скрываясь вместе с кошкой за дверью.

«Но почему он обозвал Олега альфонсом? – огорченно раздумывала Юля. – Никакой не альфонс. Даже денег у меня никогда не занимал. Правда, и мне не помогает. Но разве он обязан?.. А зато подарочки дарит… – вспомнила утешительное. – И вообще он хороший. Он меня любит. Просто сейчас время у него такое. И на работе аврал… И нужно еще заботиться о маме и сестре…»

Юле было тридцать шесть, а Олегу двадцать девять. Эти семь лет не давали покоя Васе. Да и Юлю, если честно, заставляли комплексовать. Тем более что Олежка был красив, весел и востребован.

Когда-то оба были ужасно влюблены. Однако на третьем году этих необязательных встреч его чувства приугасли. Юля и раньше стеснялась заговаривать о создании семьи, а теперь-то уж… Завести об этом речь было выше ее сил. Она часто плакала по ночам в ванной комнате от обиды и жалости к себе, остро переживала собственную неустроенность. Включив воду, чтобы Васька случайно не услышал, оплакивала нескладную свою любовь и очевидную, как ей казалось, несправедливость к ней судьбы. Правда, если шестнадцатилетнего Васи ночью не оказывалось дома, что случалось все чаще и чаще, тут уж ей было не до Олега. Тогда она не находила себе места, тревожась за сына, особенно если его телефон был выключен, – и тоже плакала, от страха за Василия. Когда же мобильник мальчика был включен, Юле оставалось одно утешение: ответит, нахамит – ну и слава богу, значит, по крайней мере жив.

А ведь еще недавно любовь и дружба процветали в их маленькой семье. Жизнь круто изменилась, когда Ваську накрыло пубертатом – парень стал отчаянно демонстрировать, что между ними больше не может быть ничего общего, что он сам по себе и не допустит ее вмешательства в свою жизнь. Юля страдала, но чувствовала себя бессильной изменить ситуацию.

Однако неприязнь к ней была не главной бедой Васьки. Главной стала несчастная любовь.

С Наташей Вася познакомился в дворовой компании. Это была типичная «плохая девчонка», в образе trash girl, с печальными, даже трагическими глазами, выражение которых только подчеркивал отчаянный «антигламурный» макияж. Наташа была самостоятельна и ершиста. Совершенно не ладила с родителями. Отец ее, дальнобойщик, мужчина решительный и к рассудительности не склонный, на всякую Наташину выходку реагировал выхватыванием ремня из брючных шлевок. Дочь убегала из дома.

Всякий раз, когда Юля смотрела в глаза этой девочке, у нее щемило сердце от какого-то безысходного сострадания, которого она не могла объяснить. Но вообще-то Васькину пассию, конечно, не любила. За что ей было любить Наташку, если именно с ее появлением начался их разрыв с сыном? Вряд ли девчонка настраивала Василия против матери. Но весь ее образ жизни, с ночными гуляньями, депрессивной музыкой, покуриванием травки (об этом Юля узнала по отрывочным сведениям, роняемым Василием еще вначале его любви, когда он с матерью не ругался так часто и так ожесточенно), – весь образ жизни Наташи утягивал Васю от Юли, заставлял резко и безжалостно отрываться от семьи, доказывая собственную безусловную взрослость и смехотворность попыток матери управлять им или навязывать свои дурацкие устаревшие правила жизни.

У Наташи тоже была какая-то любовь, и отнюдь не к Ваське. Любовь эта опять же была не взаимной, какой-то трудной, болезненной и безысходной. Васькой Наташа не то лечилась, пестуя его чувствами собственные раны; не то она на нем отыгрывалась за свои любовные неудачи. Как бы то ни было, девочка явно стала для парня бедствием, что было совершено ясно Юле. А безумствующий Васька все лез и лез на эту амбразуру, все пытался привязать Наташку, все стелился ей под ноги. Иногда они даже приходили вдвоем ночевать. Юля скрепя сердце это терпела. Только, судя по больным тоскующим глазам Васи после каждой такой ночи, вряд ли это приносило сыну много радости. Отдаваясь ему от тоски, Наташа за мужчину Василия не держала. Ей вообще нравились парни постарше. Но она страдала от пренебрежения своего жестокого возлюбленного и о влюбленного Ваську, словно в отместку, вытирала ноги. При этом по первому зову бежала опять туда, в ту жизнь, где ноги вытирали об нее, но куда ее неудержимо тянуло. А Вася страдал. Но всякий раз был счастлив, когда, в очередной раз поверженная, Наташка приползала к нему зализывать раны.