Оскал фортуны - Анастасия Анфимова

Получив отповедь от кухарки за грязную рубаху, Александра еще больше разозлилась: «Ну никакого уважения к старшим. Отчитала как пацана». Кипя от раздражения, она отправилась в баню отмыть руки и сполоснуть рубаху.

– Хорошо хоть, хватило ума куртку снять, – похвалила она себя, наклоняясь над широкой кадушкой, и замерла. Там отражалось изможденное худое, но совершенно незнакомое и молодое лицо. Алекс закрыла глаза и услышала… девчоночье хихиканье.

Она оглянулась, продолжая держаться руками за края бочки.

– Я здесь, – раздался мелодичный голосок.

Александра вновь взглянула в воду.

На нее смотрела девочка в золотом платье с переливающимися разными цветами радуги волосами. Алекс хотела отпрянуть, но руки словно приросли к бочке.

– Это не глюки, Саша! – сердито возразила девочка.

– Ты кто? – прохрипела Александра.

– Вообще-то меня зовут Асиона, – обстоятельно ответила девочка, потом отвела глаза и смешно шмыгнула носом. – Так получилось, что я не смогла помешать тому старику занять твое тело…

– Ты волшебница? Маг?

– Волшебников и магов в этом мире нет, – разъяснила Асиона. – Я простая богиня. И не перебивай меня, пожалуйста!

Ошарашенная Алекс только закивала.

– Саша, никакая тут не фэнтези!

– Я молчу, – пробормотала Александра, но не удержалась: – Значит, тот старик хотел занять мое тело, а меня переселить в свое?

– Зато думаешь! – заворчала богиня и грустно вздохнула. – Нет. Все еще страшнее. Твоя душа должна была вечно скитаться в пустоте между мирами, не находя дорогу ни в один из них.

– Значит, это ты меня… посадила в это тело.

– Я, – кивнула хорошенькой головкой Асиона. – Я всего лишь девочка-богиня, у меня нет… большого могущества. Но я вывела тебя из подземелья, куда ты влетела по собственной глупости. Еще я сделала твое тело вновь молодым. Теперь тебе столько же лет, сколько на самом деле.

– А нельзя сделать меня…

– Ну, вы люди наглые! – не на шутку обиделась Асиона. – Я для нее… А она…

– Прости меня, – испугалась Александра. – Прости, пожалуйста, милая Асиона.

– Ладно, прощаю, – как и все маленькие девочки, она не умела долго злиться. – Теперь тебе придется жить самой. Я больше ничем не смогу тебе помочь. Все, что было в тебе хорошего – смелость, пытливый ум, жажда нового, – все это у тебя осталось. Только теперь ты стала юношей.

– Да… уж, – проворчала Алекс.

– И довольно симпатичным, – хихикнула Асиона. – Прощай, Саша.

Вода подернулась рябью, и Александра – или Александр – рассмотрела свое новое лицо. Оно казалось слегка вытянутым, скорее овальным, чем круглым, как у большинства встретившихся аборигенов. Прямой нос, резкие скулы, острый подбородок. По сравнению с прошлым теперь у нее (нет, уже точно у него!) был высокий лоб, на котором появились, пожалуй, чересчур аккуратные для юноши узкие брови. Небольшой рот с тонкими, плотно сжатыми губами. И тем не менее что-то неуловимое в нем было и от Александры Дрейк. Может быть, задорный блеск голубых глаз?

– Красивый мальчик получился, – согласилась с богиней Алекс и хихикнула. Она впервые подумала о себе как о мужчине.

Весть о кончине супруги не застала рыцаря врасплох. Все необходимые распоряжения были отданы заранее. Соратники отправились со скорбной вестью к ближайшим соседям и в монастырь Небесного Спокойствия к преподробному Макао. Гатомо помнил: Шанако хотела, чтобы погребальную церемонию над ее телом совершил именно он.

Замок кипел как растревоженный улей, всюду сновали озабоченные слуги, соратники в траурных белых одеждах стояли у ворот.

На поляне у кладбища крестьяне расставляли скамьи для гостей, а плотники собирали навес, под которым должны были поставить для прощания гроб с телом хозяйки Гатомо-фами. Жены и дочери соратников украшали навес цветами и гирляндами.

Вечером носильщики принесли с озера лакированный гроб, который запасливый Гатомо отправил туда уже давно. Тело внесли в замок, всю ночь возле него горели свечи и стояли в последнем карауле соратники с обнаженными мечами.

Первым еще на рассвете в Гатомо-фами появился преподобный Макао.

– Я знал, что ты не бросишь меня в столь скорбный час! – поблагодарил его рыцарь.

– Вечное Небо часто отнимает у нас самое дорогое, – утешил его монах.

– Ты не откажешься позавтракать со мной?

– Конечно, Гатомо-сей. Я вышел из монастыря еще затемно и проголодался.

– Почему нет Сайо-ли? – хмурясь, спросил рыцарь у склоненной служанки.

– Она украшает гроб госпожи цветами, – пробормотала женщина.

Гатомо нахмурился, но ничего не сказал. Когда за ней закрылась дверь, он обернулся к монаху, с преувеличенным вниманием разглядывавшему картину на стене.

– Не одобряешь?

– Кто я такой, чтобы что-то одобрять, – ответил Макао, пряча глаза. – Но она совсем девочка, ей только тринадцать.

– Я собираюсь соблюсти траур по моей супруге, – усмехнулся рыцарь. – Нужно уважать память дочери барона Кирохо. А Сайо тогда будет уже пятнадцать.

– Тогда зачем ты сажаешь ее за свой стол уже сейчас?

– Пусть все знают, кто будет хозяйкой в Гатомо-фами.

Монах вздохнул и придвинул к себе чашку с рисом.

Рыцарь был доволен тем, как прошли похороны. Приехал его господин – барон Токого с женой, детьми и многочисленной свитой. Прикатили соседи-рыцари со своими семьями.

Гатомо хвалил себя за предусмотрительность: лавок хватило для всех благородных гостей.

Жители Кувами уселись прямо на траву.

Макао громким чистым голосом читал молитву Вечному Небу и просил богов принять новую душу в райские чертоги. Потом пришло время прощаться.

Первым к гробу подошел Гатомо, потом Сайо, за ней другие благородные обитатели замка и гости.

Поклонившись и бросив быстрый взгляд на восковое лицо Шанако, Сайо отступила, не поднимая глаз. Люди кланялись, отходили в сторону, а кое-кто из приглашенных с нескрываемым любопытством глазел на тонкую, хрупкую девочку в белом шелковом платье.

Сайо кожей чувствовала нездоровое любопытство гостей. Ей казалось противным, что в такой печальный день их головы заняты посторонними непристойными мыслями.

Получившие по медяку жены крестьян исправно их отработали, когда пришло время прощаться с Гатомо-ли. Плач, вопли, исцарапанные в горе лица: все говорило о том, как жители деревни любили добрую и заботливую госпожу.

Гости съели по ритуальному рисовому пирожку, пустыми словами утешили вдовца. Многие при этом многозначительно поглядывали на юную воспитанницу, которую тот впервые представил местному благородному обществу.