Я везучий. Вспоминаю, улыбаюсь, немного грущу - Михаил Державин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В том же «Вишневом саде» в одной из сцен Лопахин говорит Епиходову: «Что у тебя сапоги так скрипят?» Но как сделать, чтобы они действительно заскрипели? Я купил детские резиновые игрушки, заложил их в брюки и нажимал, чтобы они пищали. Когда отыграли сцену, Андрюша обратился ко мне с пафосом: «Патологический неуспех!» Зрители не восприняли моей тонкой придумки и никак на нее не отреагировали.
С Андреем Мироновым и Александром Ширвиндтом в спектакле «Ревизор» (1972)
А как же весело мы снимались в фильме «Трое в лодке, не считая собаки»! Основные съемки — на реке Неман. Нас троих загружали в лодку и, чтобы не гонять туда-сюда, на весь день отправляли на середину речки. Между нами и съемочной группой, которая оставалась на берегу, курсировали дежурные водолазы. Мы обустраивались с комфортом: протаскивали с собой закусочку, выпивку и в перерывах потчевали себя. С берега иногда через мегафон доносился голос: «Что вы там делаете?!» Мы кричали в ответ: «Репетируем». Разумеется, выпивки не хватало, и мы посылали одного из водолазов, в котором были точно уверены: не настучит, не ляпнет сдуру, что, мол, ребята там пьют.
С Андреем Мироновым в спектакле «Мы, нижеподписавшиеся» (1979)
Друзья, соратники, сотворцы — Ширвиндт, Миронов, Державин
Андрей был человеком очень деликатным и ранимым. Проявления звездности — гонор, осознание собственной значимости — в нем отсутствовали напрочь. Просто он очень любил жизнь и жил на полную катушку. Когда его не стало, я точно понял: он спешил жить. Однажды Андрей сказал: «Надо особенно ценить мгновения счастья и радости — они делают людей добрыми». Он ценил. Потому и был добрым.
О Высоцком
В 1968 году в спектакле Театра сатиры «Последний парад» прозвучали песни Высоцкого. Премьера спектакля состоялась уже после разгромных статей против него в центральной прессе.
Мы все любили Володю, Валентин Николаевич Плучек в том числе. Он сделал такую акцию — взял и пригласил Высоцкого в спектакль по пьесе Александра Петровича Штейна.
В «Последнем параде» Анатолий Дмитриевич Папанов, Роман Ткачук и я играли трех героев. Папанов был в главной роли, Ткачук играл механика, а я — журналиста по фамилии Марич. Там мы втроем пели песню про зарядку: «Вдох глубокий, руки шире. Не спешите — три-четыре…» А потом я один пел песню «На север вылетаю из Одессы». Там у Володи была строка про стюардессу — «доступная, как весь гражданский флот». Люди из Главреперткома попросили «доступная» заменить на «надежная». Володя был на премьере и на банкете. Там он мне сказал по поводу этой песни: «Мишка, поешь лучше, чем я!» Отвесил мне такой комплимент…
Мы ехали с ним по одной трассе по Минскому шоссе. Он едет на шикарном новом автомобиле заграничном, а я — на «Жигулях». Он мимо меня проезжает, притормаживает, говорит: «Мишаня, ну как?» Я говорю: «Прекрасно, Володя! Хорошо выглядишь». Помню еще встречу на даче во Внуково. Я привез Ольгу Александровну Аросеву, у нее дача там, во Внуково. И, помню, из-за заборчика выходит Володя с белокурой девушкой в простеньком платьице и говорит: «Миша, познакомься, это — Марина».
У него был очень могучий голос. Роста он был небольшого — мне по плечо, а я чуть выше среднего роста, — но от него исходила такая сила! У него была такая мужицкая основа, и это действовало очень на зал. Это все, разумеется, помимо того, что он был необыкновенно талантливым человеком, суперталантливейшим.
Его, конечно, не хватает сейчас… Я даже не знаю, как его назвать. «Бард» — это какое-то нехорошее, неподходящее слово. Это штамп уже просто стал. Он был талантливый поэт — вот это главное!
Говорит Юрий Леонидович Арзуманов, доктор медицинских наук, профессор:
«Театральные работы М.М. Державина менее известны для широкой публики, за исключением московских зрителей. Удивительная вещь: про М.М. Державина можно абсолютно точно говорить как про артиста ТВ и эстрады, но на самом деле он абсолютно театральный артист. Именно театр выявил в нем очень редкое в современных актерах качество — трагикомичность — это свойство его таланта, которое очень ярко проявилось в спектакле «Прощай, конферансье». М.М. Державин умеет очень незатейливо, казалось бы, скупыми средствами показать трагизм ситуации: у него как-то сразу опускаются руки, возникает какая-то обреченность образа, но на лице остается улыбка, дающая возможность мне, зрителю, поверить во что-то хорошее и уйти из театра с верой в жизнь. Не зря М.М. Державин прошел вахтанговскую школу. Радость, праздник, театральное буйство сродни его сценической органике.
Воистину главное в учебной подготовке артиста — не задавить его индивидуальность, помочь раскрыть только ему свойственные особенности дарования. Вместе с М.М. Державиным учились и В. Ливанов, и Э. Зорин, и В. Шалевич. Чуть раньше А. Ширвиндт, позже А. Миронов, Л. Максакова. Этот славный список можно продолжать, хотя уже совершенно понятно, насколько училище готовило разноплановых артистов, искусство которых было востребовано в различных театрах страны.
Кинематограф также не остался в стороне. Но есть в психофизике актеров свойства, которые дают возможность назвать их театральными актерами. Их сущность такова, что им необходим партнер, развитие сюжета, когда эмоции расходуются по возрастающей, когда все должно вести зрителя к кульминации, Я абсолютно убежден, что есть исключительно актеры кино и театра. Среди последних стоит назвать Т. Доронину, Ю. Борисову, А. Фрейндлих. Из ушедших — А. Тарасову, Б. Ливанова, М. Царева. И это при том, что у всех у них были прекрасные работы в кино и кинематографический успех у зрителя, но все же те, кто имел счастье быть в зрительном зале и видеть, как они жили и живут на сцене, думаю, согласятся со мной.
Порой думаешь — нужна ли одаренному человеку школа. Играй и радуй. Считаю, что нужна. Только образование дает артисту умение, ощущение роли, погружение в нее. Только школа дает актеру жест, психологически точный и достоверный, возможность держать паузу, взятую в нужное время. А. Демидова, поздравляя А. Фрейндлих с юбилеем в Доме актера, коснувшись удивительных сторон творчества юбиляра, сказала: «Для актера самое главное жест». Казалось бы, на первый взгляд, странное утверждение мне кажется очень точным, ибо именно тогда выстраивается эмоциональное взаимодействие и зритель находится под высоким гипнотическим влиянием актера, вникает в его переживания, любит, оправдывает не всегда правильное поведение героя и в итоге принимает его таким, каким видели его создатели. Тогда рождается чудо: предлагаемые обстоятельства становятся жизненно оправданы.