Ты следующий - Любомир Левчев

Тодор Живков посмотрел на меня с подозрением:

— Послушайте, Левчев, разве «Бамбук» не был компрометирующим заведением?

— Ну, тогда и мы оказались скомпрометированы.

Аудитория засмеялась. Обсуждение закончилось.

Потом я спросил Караманева:

— Что означал термин «компрометирующее заведение»?

— Это значит, что на него было много доносов.

Позже, уже при другой встрече, я, став первым заместителем министра культуры, снова задал неудобный вопрос о «Бамбуке».

— Как было возможно вместо заведения, так полюбившегося интеллектуалам, открыть диетическую столовую при Министерстве обороны?

На этот раз Тодор Живков рассмеялся:

— Ладно-ладно. Берите это здание себе. Я не против! Если, конечно, не боитесь Славчо Трынского[28]. Но он сейчас на Кубе. Пользуйтесь его отсутствием и забирайте ваше любимое местечко.

Сейчас на месте «Бамбука» сияет банк! Уж очень близко к Министерству обороны находится этот угол. Годится для прослушки, — говорили те, кому многое известно. Разумеется годится! Но прослушивали там нас, а не генералов. Всякий раз, когда мне доводится идти мимо этого потерянного рая, мое сердце вздрагивает. Здесь я подружился с Василом Поповым, Цветаном Стояновым и несчастным разлюбленным Стефчо Цаневым. Здесь мы встречались с Джери Марковым и Цецо Марангозовым. Здесь за бутылку коньяку я покупал картины у Генко Сумасшедшего (он хранил их на складе в туалете). Здесь я, Коста Павлов и Иван Динков решили, что пришло время для наших первых поэтических сборников и что пора отнести их в один и тот же день и в один и тот же час в издательство «Народна младеж» (о, какой сюрприз ждал Папашу Добри Жотева!).

•

Летом того же 1956 года я поехал в гости к сестре. Ее, врача, распределили в город Трявна, в детский санаторий, в котором 12 лет назад лечилась она сама.

Когда-то давно в нашей детской висела душераздирающая картинка в рамке: озорной мальчишка бежит за мячом по краю пропасти. Но над всем этим, как облако с большими белыми крыльями, парит и бдит ангел-хранитель.

Сейчас я уже точно могу сказать, что этим ангелом была моя сестра, а хулиганом — я. И вот она снова дала мне возможность спрятаться от тягостных софийских будней под сенью доброты и покоя.

Среди книг, которые я взял с собой, был и номер журнала «Новый мир». В нем я открыл для себя незнакомого мне Федерико Гарсиа Лорку. Большая подборка стихотворений и статья об авторе. Прошло ровно двадцать лет со дня его нелепой гибели, а мне был двадцать один год. И мертвый поэт, точно ангел с большими лунными крыльями, взял меня за руку и отвел в неизвестный мир. Сквозь тюль русского перевода все делалось еще более призрачным. И «Неверная жена» (La casada infiel) представала символом прочного союза между реальностью и мистическим духом в том необъятном мире, что зовется поэзией:

В это волшебное лето я написал свою «Песню о Гарсиа Лорке». Потом ее напечатали в первом номере журнала «Септември» за 1957 год. И она принесла мне первое признание и популярность и стала сопровождать меня на моем творческом пути, как тайный амулет.

Через год в Мадриде я познакомлюсь с доньей Исабель, младшей сестрой Лорки, а также с художником Хосе (Пепе) Кабальеро, другом поэта, который подарит мне свои картины и настоящий кастильский цыганский кинжал. В Риме на улице Гарибальди я встречусь с Рафаэлем Альберти и его знаменитой супругой Марией-Тересой Леон, актрисой фронтового театра «Лорка». А у подножья вулкана Тейде я встречу Луиса Росалеса — поэта, в доме которого арестовали, а впоследствии и расстреляли Лорку. Так я буду существовать в его вселенной без него. Сколько же всего должен я был испытать, чтобы понять, что мы живем в мире, покинутом богами. И как мне было хорошо, пока я этого не знал!

Вот, скажем, Васил Попов подсел ко мне в «Бамбуке» и строго спросил:

— А ты знаешь, что значит канте хондо?

Я сразу же признался, что не знаю. И Васка, казалось, был разочарован.

Сейчас, когда я уже знаю, что такое канте хондо, меня никто об этом не спросит.

Канте хондо вовсе не изобретение Лорки. Как сам он объясняет в одной из лекций, так называют вид андалузских песен, из которых самой типичной и совершенной является цыганская сигирийя. «Канте хондо окрашен таинственным светом первобытных эпох. Он близок к трелям птиц, к пению петуха, к естественной музыке леса и родника. Еще до того как я познакомился с идеями де Фальи, цыганская сигирийя рисовала моему воображению дорогу без конца и начала, дорогу без перекрестков, ведущую к трепетному роднику „детской“ поэзии, дорогу, на которой умерла первая птица и заржавела первая стрела. Это крик ушедших поколений, острая тоска по исчезнувшим эпохам, страстное воспоминание о любви под другой луной и другим ветром»[31].

И это оригинальный ответ. Объяснение принадлежит Федерико.

Лорка свел с ума весь «Бамбук» своей статьей «Дуэнде, тема с вариациями» — еще одной лекцией, которую Цветан Стоянов и Басил Попов перевели и распространили как призыв. Дуэнде, которого Лорка обнаруживает в себе, — нечто гораздо более сложное. Если до Лорки слово «дуэнде» означало что-то вроде домового, привидения или беса (в некоторых изданиях «Дуэнде, тема с вариациями» переводится как «Дуэнде, тема беса»), то после Лорки это стало образным обозначением определенного песенно-поэтического стиля.