Глиняный мост  - Маркус Зузак

Были гордецы с задранными головами и тут же самые пришибленные болезнью волочения ног, каких только можно вообразить. И были те, кто все время улыбался, чтобы не дать выхода сомнениям. А общего у них было то, что все в разной степени тянулись к людям своей национальности. Общая родина склеивала крепче многого другого – и так люди в лагере сходились.

Так и Пенелопа находила людей из своей страны и даже из своего города. Нередко они оказывались весьма радушными, но все это были семьи, а родная кровь крепче, чем общая родина.

Ее то и дело приглашали то на день рождения, то на именины – или просто на посиделки без повода с водкой, варениками, борщом и бигосом, – но странно, как быстро она уходила. Запах этой еды в застоявшемся воздухе был уместен не больше, чем она сама.

Но всерьез ее беспокоило не это.

Нет, единственное, что ее на самом деле пугало, это вид и голоса гостей, поднимавшихся и раскрывавших рты, чтобы в очередной раз спеть Sto Lat. Они пели о доме как об идеальном месте, будто не было никаких причин его покидать. Они обращались к друзьям и родным, как будто слова могли сделать их ближе.

Вместе с тем, как я сказал, она испытывала и благодарность за другие события.

Например, за Новый год, когда она шла по лагерю в полночь и где-то неподалеку взлетали фейерверки – Пенелопа видела их между домами. Великолепные красные и зеленые огненные перья, далекие возгласы.

И вот Пенелопа остановилась посмотреть.

Она улыбнулась.

Наблюдая игру огня в небе, она села на придорожный камень. Свесив руки, покачивалась, едва заметно. «Pikne[15], – думала она. – Прекрасно, и здесь мне предстоит жить». От этой мысли ее глаза плотно закрылись, и она обратилась к закипающей земле:

– Wsta, – сказала она.

И вновь:

– Wsta, wsta[16].

Вставай.

Но Пенелопа не двигалась.

Не время.

Но скоро.

– Просыпайся, Христа ради.

Пенни приходит на Арчер-стрит, а Клэй тем временем начинает процесс постепенного отбредания прочь.

В первый день после моего ультиматума на крыльце он направился к пакету с хлебом и остаткам кофе. Позже, вытирая лицо в ванной, он слышал, как я ухожу на работу. Я остановился над Рори.

Я – в своей грязной заношенной робе.

Рори – все еще наполовину сонный, наполовину неживой после вчерашнего.

– Эй, Рори.

Я тряхнул его.

– Рори!

Он попытался пошевелиться, но не смог.

– О черт, Мэтью, ну что?

– Ты знаешь что. Там опять, блин, почтовый ящик.

– И все? Почем ты знаешь, что это я?

– Я не собираюсь тебе отвечать. Говорю, ты эту срань унесешь и установишь, где стояло.

– Я даже не знаю, где я его выкорчевал.

– На нем же есть номер, да?

– Но я не знаю, какая улица.

И вот момент, которого ждал Клэй:

– И-исусе!

Он через стенку чувствует, как я закипаю, но дальше – по делу:

– Ладно, мне плевать, что ты с ним сделаешь, но я не предполагаю увидеть его здесь, когда вернусь, понял?

Позже, войдя в комнату, Клэй обнаружил, что во время всего разговора Гектор, будто в борцовском поединке, лежал, обвившись вокруг шеи Рори. Кот мурчал и линял одновременно. Мурчанье взлетало до голубиного тона.

Заметив в дверях чье-то новое присутствие, Рори придушенно заговорил:

– Клэй? Ты? Будь другом, убери с меня этого сраного кота.

После чего переждал еще два упрямых когтя, а потом:

– А-ах!

Громкий вздох облегчения. Кошачья шерсть плывет в воздухе; оседает на пол. В телефоне Рори заблеял будильник, придавленный Гектором, Рори на нем лежал.

– Ты же слышал Мэтью, принцессу сраную. – Несмотря на кошмарную головную боль Рори попытался изобразить подобие улыбки. – Не в службу, а в дружбу, ты бы мог утащить этот ящик на Окружность, правда же?

Клэй кивнул.

– Вот и ладненько, малый, и помоги нам встать, а то мне надо на работу.

Однако прежде всего Рори не преминул шагнуть к кровати Томми и огреть того по затылку.

– А ты, говорил я не пускать эту твою скотину…

Он собрался с силами.

– НА МОЮ ПОСТЕЛЬ!

Был четверг, и Клэй отправился в школу.

В пятницу он бросил ее навсегда.

На следующее утро он отправился прямиком в учительскую, где на стенах висели плакаты, а доску исписали всю сплошь. Оба плаката были довольно юмористические. Джейн Остин в платье с оборками держит над головой штангу. Подпись гласит: КНИГИ УЖАСНО КРУТЫ. Второй больше похож на рекламу с надписью МИНЕРВА МАКГОННАГАЛ – БОГИНЯ.

Ей было двадцать три, этой учительнице.

Ее звали Клаудия Киркби.

Клэю она нравилась, потому что когда однажды он пришел поговорить, она в один миг отмела школьную корректность. Зазвенел звонок, Клаудия посмотрела на Клэя и объявила:

– Давай, парень, дуй отсюда. Жопу в горсть и на урок.

Клаудия Киркби неплохо владела словом.

Темная шатенка с карими глазами и веснушчатыми скулами. У нее была улыбка, которая примиряла с любой ситуацией, красивые икры и высокие каблуки, она была довольно рослая и всегда элегантная. И мы ей почему-то сразу понравились: даже Рори, который полный кошмар.

В ту пятницу Клэй зашел к ней перед занятиями, она стояла у письменного стола.

– Привет, мистер Клэй.

Она просматривала письменные работы.

– Я ухожу.

Она встрепенулась, подняла глаза.

В этот раз никакой жопы-в-горсть.

Села, беспокойно посмотрела и сказала:

– Хм-м.

В три часа я сидел в школе, в кабинете директора миссис Холланд, где мне уже приходилось бывать пару-тройку раз – закончившихся отчислением Рори (в водах, что еще нахлынут). Миссис Холланд была из элегантных, коротко стриженных дам со светлыми и седыми прядями, с подведенными глазами.

– Как дела у Рори? – спросила она.

– У него нормальная работа, но сам он, в общем, не изменился.

– Хм, что ж, передайте ему от нас привет.

– Обязательно. Ему будет приятно.

Еще как будет, гаденышу.