Кто боится современного искусства? - Джессика Черази

Пока новое поколение художественных музеев с эффектными, подчеркнуто футуристическими фасадами захватывает и поражает воображение всего мира, кто сможет гарантировать, что «белый куб» и «черный ящик» останутся в безопасности перед лицом будущих трансформаций? Только время покажет.

Расположенный всего в пятистах метрах от побережья, на котором находится столица Объединенных Арабских Эмиратов Абу-Даби, остров Саадият привлек к себе внимание, когда в 2006 году стало известно о планах превратить его в центр мировой культуры и разместить на нем сразу несколько новых, специально для него задуманных музеев.

Все они были спроектированы передовыми архитекторами с целью преобразить облик Абу-Даби. Теперь здесь есть свой Гуггенхайм, окруженный в соответствии с проектом Фрэнка Гери одиннадцатью его фирменными коническими сооружениями; Центр исполнительских искусств, спроектированный Захой Хадид так, чтобы публика проходила сквозь специально отведенные для проведения перформансов пространства; Морской музей архитектора-самоучки Тадао Андо, вдохновлявшегося при его создании образом паруса, надутого ветром; собственный Лувр – первый в истории аванпост легендарного парижского музея – в исполнении французского архитектора Жана Нувеля; и, наконец, Национальный музей шейха Зайда, сооруженный по проекту Нормана Фостера, автора лондонского небоскреба Мэри-Экс (прозванного «Огурцом») и посвященный истории и культуре Объединенных Арабских Эмиратов, а также жизни самого шейха Зайда (1918–2004), первого президента страны и инициатора ее преобразований.

Между тем строительство культурного района Остров Саадият, стоимость которого можно оценить в сумму около 28 000 000 долларов, не обошлось без полемики. Общество по защите прав человека дважды (в 2009 и 2015 годах) заявляло о нарушении прав рабочих – приезжих из Южной Азии, – и это особенно иронично (ведь арабское название острова дословно переводится как «остров счастья»). Хотя случившееся заставило ОАЭ реформировать свой трудовой кодекс и политику, местные Лувр и Гуггенхайм, а также Нью-Йоркский университет Абу-Даби (чей новый кампус в районе Марина открыл свои двери в 2010 году) не перестают подвергаться критике в связи с низкими зарплатами мигрантов-рабочих и тяжелыми условиями их труда. Этим учреждениям еще только предстоит решить обозначенные проблемы, признав лежащую на их плечах ответственность за совершаемые ими действия, – ведь они напрямую воздействуют на формирование нашего культурного будущего.

Архитектурная модель музея Лувр-Абу-Даби, запланированного к строительству в культурном районе Остров Саадият, Абу-Даби (ОАЭ), по проекту Жана Нувеля

Легко представить, какое детское восхищение охватывало зрителей при взгляде на «Antropodino», поражающую своим видом ландшафтную инсталляцию, для сооружения которой бразилец Эрнесту Нету на целый месяц оккупировал здание нью-йоркского Арсенала на Парк-авеню. Ее гигантская конструкция, включавшая в себя центральный купол с выкрашенными в голубой и розовый цвета туннелями, словно щупальца, расходившимися в разные стороны, казалось, была бы уместна скорее в инопланетном пейзаже, чем в стенах художественной галереи. На подходе к ней посетителям предлагалось разуться и отдохнуть в огромном лиловом кресле или же прикорнуть внутри красного иглу, пахнущего ромашкой и лавандой, а также окунуться в бассейне, заполненном воздушными шарами. А надо всем этим простирался белый матерчатый балдахин исполинских размеров, с которого свисали десятки трубкообразных отростков – некоторые из них и были наполнены душистыми специями.

Сегодня создание масштабных инсталляций вроде «Antropodino» Нету – одна из самых распространенных практик в современном искусстве. Если изначально термин «инсталляция» (англ. installation) обозначал развеску или установку работ в помещении выставки, то к концу 1950-х – началу 1960-х годов он начал отсылать к совершенно новому виду творческой деятельности, состоящему в создании временных или постоянных сооружений из разнообразных материалов. В любой инсталляции предметы и материалы, из которых она создана, следует воспринимать не по отдельности, а как части единого ансамбля. Причем общего рецепта, по которому можно было бы создавать (и воспринимать) инсталляции, не существует. Некоторые из них можно осматривать, свободно разгуливая по их территории, тогда как обзор других ограничен тем, что видно с порога.

Всё чаще и чаще художники используют инсталляцию для того, чтобы изменить форму взаимодействия публики с произведением искусства, создавая работы, для раскрытия и осмысления которых требуются активные действия самих зрителей. Илья Кабаков, один из крупнейших современных художников, пошел еще дальше, сравнив инсталляцию с театром, в котором зритель является актером, художник – режиссером, а произведение искусства – сценой.

Выбор используемых материалов зависит от того содержания, которое автор вкладывает в свою работу, а также от того эффекта, который она, по его мысли, должна произвести на публику. Каждая составляющая нередко нагружена собственным значением, что позволяет зрителю ощутить себя в роли детектива, ищущего разгадку, а перформанс, звук и изображение добавляются уже для создания фантастической атмосферы. Так, швейцарская художница Пипилотти Рист превращает выставочную площадку в необъятное мультимедийное пространство, посетители которого могут часами лежать на мягких скульптурных островках в окружении двигающихся сюрреалистических изображений розовых цветов и обнаженных частей тела. В подобных работах произведением искусства становится уже не объект, а ситуация. В этом отчасти кроется причина того, почему нам так часто сложно описать наши впечатления от той или иной инсталляции и почему фотография бессильна передать ее атмосферу. Это именно тот случай, когда необходимо личное присутствие.

Всё чаще и чаще художники используют инсталляцию для того, чтобы изменить форму взаимодействия публики с произведением искусства, создавая работы, для раскрытия и осмысления которых требуются активные действия самих зрителей.

По мнению Нету, именно активность зрительской аудитории оживляет его инсталляции. Он описывает свою публику как совокупность отдельных «клеток», представляющих различные культуры, сообщества и истории, а собственные работы – как то, что их объединяет. И в то же время на уровне ощущений эффект «Antropodino» куда проще. Запах специй настигает зрителя еще до того, как его глаза привыкнут к зрелищу простирающейся перед ним розово-голубой игровой площадки. Как продемонстрировала эта работа, нет лучше способа познакомиться с инсталляцией как произведением искусства, чем снять обувь и окунуться в нее.

Представьте себе, что вы заходите в абсолютно белую комнату. Кухонный стол, диван, даже телевизор и чайник – всё белое. Нет, это не психиатрическая больница, это интерактивная инсталляция японской художницы Яёи Кусамы «Комната зачеркивания». И в чем же тут интерактивность? Ну, вот вам набор наклеек-кружков ярких цветов разных размеров: Кусама хочет, чтобы вы расклеили этих малышей – повсюду, где захотите!