Сокровищница ацтеков - Томас Жанвье

В не особенно веселом расположении духа вернулись мы обратно в пещеру и начали вынимать из вьюков предметы, абсолютно необходимые при трудном путешествии в горах, которое нам, вероятно, предстояло. У нас уже заранее ныли плечи, при мысли о необходимости нести тяжелую ношу.

Пока мы таким образом сортировали вещи, Пабло отозвал меня в сторону. По щекам у него катились слезы и он заговорил, едва сдерживая рыдания:

– Сеньор, вы знаете Эль-Сабио?

– Конечно, Пабло.

– Вы знаете, сеньор, что это очень маленький ослик? И вы знаете… знаете, сеньор, как крепко мы любим друг друга? С тех пор как я покинул отца и мать в Гвадалахаре, а также маленького брата и сестру, Эль-Сабио составляет для меня все на свете, сеньор. Я… я не могу покинуть его, сеньор! Я умру, если нас разлучат, и Эль-Сабио тоже умрет. Вы сами сейчас сказали, что он очень маленький ослик; не требуйте от меня, чтоб я оставил его, сеньор!

– Но мы не можем взять его с собой, Пабло. Как же это сделать?

– Нет, сеньор, можем. Видите, какой он маленький. Мой Эль-Сабио пройдет, где вам угодно, в самом узком месте. Он умеет свернуться клубочком, как котенок. Поэтому я думаю, что он может. Надо только помочь ему немного, сеньор, понимаете, надо его уговорить, чтоб он не боялся – и тогда его можно спустить вниз сквозь отверстие и взять с собой. Но если этого нельзя, то, простите меня, сеньор, – ведь я так люблю Эль-Сабио, вы знаете, – тогда я останусь с ним здесь. Уж лучше мне остаться, а не то он подумает, что я разлюбил его. Он непременно это подумает, если я пойду за вами и оставлю его одного с этими ужасными мертвыми джентльменами.

Никому из нас не приходило в голову, чтобы Эль-Сабио мог спуститься с лестницы в узком проходе под статуей, но если он был так покладист, как уверял Пабло, для нас это являлось приятным сюрпризом. Выносливое маленькое существо могло стащить на своей спине гораздо больше груза, чем двое из нас. С его помощью мы, конечно, будем иметь возможность захватить с собой все необходимые вещи и оружие, без которого нам никак нельзя обойтись.

Обрадованный моим согласием Пабло принялся пространно объяснять ослику, в чем дело и чего мы от него требуем. Понятливое животное с серьезным видом внимало речам своего хозяина, точно действительно вникая в их смысл. Эль-Сабио как будто в самом деле покорился обстоятельствам, потому что выказал удивительное послушание. Для меня до сих пор остается загадкой, каким образом он ухитрился свернуться клубком, так что нам удалось протиснуть его в узкое отверстие; но он действительно проделал это и потом опустился с лестницы задом, как будто был дрессированным ослом, обученным с младенчества всяким фокусам. Когда же трудный подвиг был окончен и Эль-Сабио благополучно очутился в ущелье, ласки и горячая похвала его уму со стороны Пабло могли бы вскружить голову и менее серьезному ослу.

Те из наших запасов, которые мы решили оставить на месте, включая седла, вьюки и всю более тяжелую часть нашего дорожного багажа, были сложены в кучу в одном углу пещеры и завалены камнями. Потом мы отвязали и вывели наших бедных коней и мулов в ущелье, будучи уверены, что они инстинктивно найдут дорогу в долину, отыскивая корм. Нам было грустно подумать, что эти добрые животные обречены на тяжкую службу у индейцев до конца своей жизни, но делать было нечего.

Приготовившись таким образом продолжать свой путь, мы спустились со ступеней под статуей идола и оттолкнули снизу камень, подпиравший глыбу. Она упала на прежнее место с громким стуком и закрыла выход; мы же собирались отправиться дальше. Но тут фра-Антонио вспомнил, что оставил на выступе скалы в пещере – этот выступ служил нам для склада различных мелких предметов во время нашего пребывания там – свою любимую книжечку «Размышления Фомы Кемпийского». Он ужасно сожалел о своей забывчивости, но не просил нас вернуться обратно. Однако его печаль об этой потере была до того очевидна, что мы не могли не исполнить невысказанного желания своего друга.

– Это займет не более десяти минут, – сказал Рейбёрн. – Я сейчас сбегаю обратно в пещеру.

Он бросился вверх по ступеням и уперся плечами в камень, стараясь поднять его. Вскоре послышался его голос:

– Подите-ка сюда, Янг, помогите мне! Мне трудно сдвинуть глыбу с этой стороны.

Однако и при помощи Янга страшная тяжесть не подалась ни на волос. Тут все мы соединились вместе, напрягая силы, но камень оставался неподвижным! Лицо Рейбёрна было мрачно, когда он сказал:

– Кажется, я понимаю, в чем дело. Область подъема находится за краями отверстия. Наши усилия так же бесполезны, как если б мы старались сдвинуть с места всю гору. – Потом он прибавил: – Лучше всего нам двинуться дальше.

Странные чувства волновали нас, когда мы подняли с земли свои ноши и пустились в дорогу вдоль ущелья; теперь мы знали, что нам нет иного пути и, что бы ни было перед нами, всякое отступление отрезано.

Приятный, теплый ветерок дул нам в лицо, когда мы двинулись вдоль узкого прохода. Весело светило солнце, и воздух отличался живительной свежестью, свойственной местности, лежащей высоко над уровнем моря. Не смотря на то, что путь назад был прегражден и нам оставалось только идти вперед, какие бы опасности ни грозили одиноким путникам в этой пустыне, мы были в приподнятом настроении. Янг, обогнавший остальных, принялся насвистывать «Янки Дудль», а вслед затем, на конце нашего кортежа, где шагал Пабло рядом с тяжело нагруженным Эль-Сабио, раздался аккомпанемент этой народной песни, наигрываемый на губной гармошке.

Дно ущелья, по которому протекал ручей, спускалось под гору отлогим скатом, что значительно облегчало нам ходьбу с тяжелой ношей за плечами. Там и сям наш путь заграждался массами скал, упавшими с вершины, или целыми деревьями, вырванными ветром из слабой почвы на скалистых утесах и скатившимися вниз; два раза мы встречали крутые спуски; они сильно затруднили бы нас, если б мы не захватили с собой веревок, которыми были перевязаны раньше наши тюки. Труднее всего было спускать Эль-Сабио. Но с помощью веревок и при благоразумном поведении ослика все сошло благополучно.

Так мы прошли около шести миль или более по изгибам ущелья, впрочем, зорко всматриваясь вперед, потому что при его конце – предполагая, что оно и здесь, как по ту сторону пещеры, выходило в долину, поросшую травой – мы легко могли наткнуться на индейский лагерь. Мы были уверены, что это так и случилось, когда поздним вечером Рейбёрн, занявший место Янга впереди, подал сигнал остановиться, пока он сделает маленькую рекогносцировку местности. Остановленные так внезапно, мы взяли ружья и вынули револьверы, готовясь к неожиданному нападению, а Рейбёрн дошел до поворота ущелья и скрылся из наших глаз.

Потом он вернулся и подал нам знак следовать за ним, только осторожно. Когда мы присоединились к нему, он подвел нас к повороту ущелья и перед нами открылось широкое пространство. Ущелье в этом месте внезапно расширялось, образуя просторную долину, огороженную, насколько мог окинуть взгляд, стенами почти перпендикулярных высоких скал. В глубине долины ярко зеленели луга, чередовавшиеся с молодыми рощицами, а в самом центре, достигая с обеих сторон ее краев, блестело озеро, голубую поверхность которого чуть замутняли только отражения белых облачков, лениво плывших по небу.