Актриса года - Джон Кейн

— А с кем пойдешь, уже решила? — небрежно осведомился он.

Карен приникла к нему и крепко поцеловала в губы.

— Страшно хотелось бы пойти с тобой. — Ложь с легкостью вылетала сквозь только что начищенные зубы. — Но возможно, мой агент сочтет, что мне нужен другой спутник. Сперва поговорю с ним…

— Эй, малышка, о чем тут говорить? — спросил мужчина и ответил поцелуем на поцелуй, ощутив при этом на губах привкус листерина. Как ни странно, вкус и запах этой жидкости почему-то всегда возбуждали его. — Раз хочешь идти со мной, так иди.

— О да, просто мечтаю! — мурлыкнула Карен. — Ты такой решительный, такой…

Вообще-то в действительности Карен ценила в Джонни Данте лишь одно качество — неутомимость. Он мог трахать ее три-четыре часа подряд без передышки, даже без перекура. Стройный, мускулистый, сексуально целеустремленный, Джонни был в этом смысле надежен, как вибратор, к тому же его не приходилось потом мыть и менять батарейки. Познакомились они на съемках «Жертвоприношения», где она играла главную роль, а он был вторым помощником осветителя. Но последнее обстоятельство мало волновало Карен: она уже давно предпочитала простых работяг, «голубые воротнички», которые жили в Сан-Фернандо-Вэлли, ездили на пикапах с четырьмя ведущими колесами и зарабатывали на жизнь «черной» работой в кино. Еще в начале карьеры она заметила, что самым надежным способом расслабиться и успокоиться перед съемками был такой: фундаментально, что называется, от души потрахаться с каким-нибудь членом съемочной группы. Карен следовала золотому правилу актрисы — «хватай все на лету» — в буквальном смысле этой фразы.

Роман их продолжился и после съемок, иногда Карен приглашала Джонни к себе на ночь или на две. Проблема заключалась лишь в том, что ему все время хотелось выйти с ней на люди. Но появиться на публике под руку с этим итальянским чернорабочим, неотесанным жеребцом, который носил золотые цепи и обожал одеколон «Брут», — нет, это было абсолютно неприемлемо. Приходилось подыгрывать ему, делая вид, что ей осточертела светская жизнь и что она горит желанием делить с Джонни его образ жизни.

— До смерти надоел этот ресторан «Мортон», — не далее как на прошлой неделе заметила Карен. — Почему бы не зайти в «Красный омар», что неподалеку от твоего дома? Никто меня туда не водит!..

— Просто обожаю жареных моллюсков! — говорила она час спустя, брезгливо отделяя вилкой толстую корку пропитанных жиром панировочных сухарей. — О, посмотри, здесь подают уксус для приправы салатов! Как мило!..

Как-то однажды Джонни выразил желание отвести ее в итальянский ресторан «Вольфганг Пакс», недавно открывшийся в Беверли-Хиллз. Карен сказала ему, что зарезервировала столик на пятницу, прекрасно зная, что в тот вечер ресторан будет закрыт для посетителей, поскольку там заказал банкет Барри Диллер. Они приехали, их, разумеется, не пустили, и Карен тут же предложила перекусить в «Кентукки фрайд чикен»[22], пока никто из знакомых не успел заметить фисташковую рубашку Джонни и золотое кольцо на его мизинце, состоявшее из миниатюрных стрелочек. Разочарование Джонни усугубилось еще и тем, что Карен заказала к основному блюду жареные куриные печенки.

Четыре месяца романа с Джонни Данте ознаменовались для Карен самым потрясающим в ее жизни сексом и самым скверным ужином.

— У меня и смокинг есть, малышка, — сказал он.

— Ну конечно, есть, дорогой, — откликнулась Карен и снова одарила Джонни ароматным поцелуем. Ну вот, теперь он, видите ли, желает посетить с ней церемонию вручения «Оскара». И ей не так просто будет отвертеться. Ну а пока… пока лучше отвлечь его от этих мыслей. И Карен вынула язычок изо рта Джонни и медленно провела им вниз — по подбородку, шее и груди. Все ниже и ниже, к тому сладкому местечку, для которого она придумала ласковое прозвище «Инферно Данте»[23].

«Я выдержала экзамен», — с торжеством подумала Фиона.

Оральный секс никогда не привлекал ее. Еще в Англии, в школе, узнав об этом от девочек, она просто ушам своим не поверила. Кто только мог изобрести эту совершенно дурацкую и отвратительную штуку? И какого сорта люди могут заниматься им и даже находить в этом удовольствие? Наверняка американцы, презрительно фыркнула она. Ни один нормальный здравомыслящий человек не станет заниматься такими гадостями. Все равно, что лизать «майское дерево»[24], когда гораздо веселее и приятнее привязать к нему ленточку и танцевать рядом.

Однако она накинулась на интимные части тела Колина, проявляя при этом усердие и активность пылесоса, работающего на высоких скоростях. И розовый румянец, появившийся на его обычно бледных щеках, свидетельствовал о том, что старания ее не пропали зря.

— О, дорогая, это было нечто незабываемое!.. — простонал он.

Незабываемое, надо же! Как это похоже на Колина! Для него все — представление, даже секс. Ну что ж, в эти игры она всегда умела играть. Если Колину хочется думать, что он лежит в постели с разнузданной шлюхой времен Ренессанса, что ж, она достойно исполнит эту роль. Фиона отчаянно желала вернуться к прежним благословенным временам супружества, которые делила с Колином на протяжении нескольких лет. К тем дням, когда они, голые, уютно лежали рядом в постели и читали наизусть отрывки из «Беовульфа»[25], что обычно предшествовало их скромным любовным утехам. О, как же она тосковала по этим дням!

Любовь и работа — все это так тесно переплеталось в их прежней жизни. Вплоть до того момента, когда «Звуки музыки»…

«Нет, — твердо сказала себе Фиона, — даже думать об этом не смей. Я слишком далеко зашла, играя эту роль, и вот какую цену приходится теперь платить…»

— Дорогая, — сказал Колин, — давай я сверху, а?

«Как это по-актерски!» — подумала Фиона, всегда готовая подыграть партнеру по сцене.

— Так что тебе мешает, любовь моя?.. — проворковала она в ответ.

Колин навалился на Фиону. Она закрыла глаза и представила шелк необыкновенно миленькой расцветки, который недавно видела у Лауры Эшли. Кружевное переплетение цветов и гроздьев винограда помогло немного отвлечься от происходящего.

— Да, любовь моя, — пробормотала она, — да, да, да!

— Тебе хорошо, милая? — спросил Колин.

— Не просто хорошо, — ответила Фиона. — Великолепно, прекрасно, замечательно!