Унесенные ветром. Том 2 - Маргарет Митчелл

— «Nihil desрerаndum»[2] — мой девиз.

— Что это значит?

— Это значит «может быть», прелестная моя незнайка. Онапохлопала своими длинными ресницами, посмотрела на него и опустила глаза.

— Но вы же такой ловкий — вы не допустите, чтобы васповесили! Я уверена, вы что-нибудь придумаете, чтобы обойти их и выбратьсяотсюда! А когда вы выйдете…

— Когда я выйду?.. — тихо переспросил он,пригибаясь к ней.

— Тогда я… — И она изобразила на лице смятение и дажепокраснела. Покраснеть было нетрудно, потому что у нее перехватывало дыхание исердце колотилось как бешеное. — Ретт, я так жалею о том, что я.., что янаговорила вам тогда, в ту ночь, ну, вы помните.., у Раф-энд-Реди. Я былатогда.., ох, так напугана и так расстроена, а вы были такой.., такой… — Онаопустила глаза и увидела, как его смуглая рука снова легла на ее руку. —И.., я считала, что никогда, никогда не прощу вас! Но когда вчера тетя Питтисказала мне, что вы.., что вас могут повесить.., все во мне вдругперевернулось, и я.., я… — Она с мольбой заглянула ему в глаза, стараясьвложить в этот свой взгляд всю боль разбитого сердца. — Ох, Ретт, я умру,если они вас повесят! Я просто этого не вынесу! Понимаете, я… — И не в силахдольше выдержать его взгляда, который жег ее как огонь, она снова опустилаглаза.

«Да я сейчас расплачусь, — подумала она в изумлении,чувствуя, как волнение захлестывает ее. — Дать волю слезам? Может, так онобудет естественнее». Он быстро произнес:

— О боже, Скарлетт, неужели вы.., неужели это правда,что вы… — И руки его сжали ее пальцы с такой силой, что ей стало больно.

Она крепко-крепко зажмурилась, надеясь выдавить из себяслезы, но при этом не забыв слегка приподнять лицо, чтобы ему удобнее было еепоцеловать. Вот сейчас, через мгновение его губы прижмутся к ее губам — этитвердые настойчивые губы. Ей вдруг так живо вспомнился их поцелуй, что онаощутила слабость в коленях. Но он не поцеловал ее. Она почему-то почувствоваларазочарование и, чуть приоткрыв глаза, украдкой взглянула на него. Он склонилсянад ее руками — она видела лишь его черный затылок, — приподнял одну изних и поцеловал, потом взял другую и приложил к своей щеке. Скарлетт ждалагрубости, насилия, и этот нежный, любящий жест изумил ее. Интересно, какое унего сейчас лицо, но она не могла удовлетворить свое любопытство, ибо голова унего была опущена.

Она быстро отвела взгляд, чтобы, подняв голову, он ничего непрочел в ее глазах. Она понимала, что сознание одержанной победы навернякаотражалось в них. Вот сейчас, он сделает ей предложение или по крайней мерескажет, что любит ее, и тогда… Она следила за ним сквозь завесу ресниц, а онперевернул ее руку ладонью вверх и опять хотел было поцеловать — и вдруготоропел. Она посмотрела на свою ладонь и впервые за этот год увидела еепо-настоящему. Холодный ужас сжал ей сердце. Это была рука незнакомки, а неСкарлетт O’Хара — у той рука была мягкая, белая, с ямочками, изнеженная ибезвольная. А эта была загрубелая, потемневшая от загара, испещреннаявеснушками. Сломанные ногти неровно обрезаны, на ладони — твердые мозоли, набольшом пальце — полузаживший нарыв. Красный шрам от кипящего жира, которыйбрызнул ей на руку месяц тому назад, выглядел страшно и уродливо. Она в ужасесмотрела на свою ладонь и инстинктивно сжала кулак.

А он все не поднимал головы. И она все не видела его лица. Онс силой разжал ее кулак и долго смотрел на ладонь, потом взял другую руку и,глядя на них, молча приподнял обе вместе.

— Посмотрите н» меня, — сказал он наконец оченьтихо, поднимая голову. — И перестаньте строить из себя скромницу.

Нехотя она посмотрела на него — посмотрела с вызовом, всмятении. Черные брови ее поднялись, глаза сверкали.

— Значит, дела в Таре идут отлично, так? И вы столькоденег получили за хлопок, что могли поехать сюда погостить? А что же случилосьс вашими руками — землю пахали?

Она попыталась вырвать у него руки, но он держал их крепко —только провел большим пальцем по мозолям.

— Это не руки леди, — сказал он и бросил их ей наколени.

— Да перестаньте вы! — выкрикнула она, мгновеннопочувствовав облегчение оттого, что можно больше не притворяться. — Никогоне касается, что я делаю своими руками!

«Какая я идиотка, — кляла она себя, — надо быломне взять перчатки у тети Питти, а то и стащить, но я не отдавала себе отчета втом, что у меня такие руки. Конечно же, он это заметил. А теперь я еще и вышлаиз себя и наверняка все погубила. Ну почему это случилось как раз в тот момент,когда он уже готов был сделать мне предложение!» — Мне, конечно, нет дела доваших рук, — холодно сказал Ретт и небрежно опустился на стул; лицо его былобесстрастно.

Н-да, теперь нелегко с ним будет справиться. Ну что ж, какни противно, а надо прикинуться овечкой, чтобы выйти победительницей, несмотряна этот промах. Быть может, если удастся улестить его…

— Как грубо вы себя ведете — взяли и отшвырнули мои бедныеручки. И все лишь потому, что я на прошлой неделе поехала кататься без перчатоки испортила себе руки — Кататься — черта с два вы катались! — все так жехолодно сказал он. — Вы работали этими руками — и работали тяжело, какниггер. Вопрос в другом! Почему вы солгали мне про Тару и сказали, что дела увас идут отлично?

— Послушайте, Ретт…

— Ну-ка, попробуем докопаться до правды. Каковаподлинная цель вашего визита? Вы своим кокетством чуть было не убедили меня,что я вам чуточку дорог и что вы расстроены из-за меня.

— Но я и вправду расстроена! В самом деле…

— Нет, ничего подобного! Даже если меня повесят насамой высокой виселице — выше, чем Амана[3], — вам будетвсе равно. Это начертано на вашем лице, как следы тяжелой работы — на вашихладонях. Вам что-то нужно от меня, и вы так сильно этого хотите, что устроилитут целый спектакль. Почему вы прямо не пришли ко мне и не сказали в открытую,что вам от меня надо? У вас было бы куда больше шансов добиться своего, ибоесли я что и ценю в женщинах, так это прямоту. Но нет, вы трясете тут своимисережками, надуваете губки и кокетничаете, как проститутка с клиентом, которогоона хочет залучить.

Он произнес последние слова, не повышая голоса, все тем жеровным тоном, но для Скарлетт они прозвучали как удар хлыста, и она в отчаяниипоняла, что все надежды на то, что он сделает ей предложение, рухнули Взорвисьон в ярости, оскорбленный в своих лучших чувствах, наговори ей грубостей, какпоступили бы на его месте другие мужчины, она бы нашла к нему подход. Но этоледяное спокойствие напугало ее, и она растерялась, не зная, что предпринять.Она вдруг поняла, что Ретт Батлер — даже в заключении, даже под надзором янки,сидевших в соседней комнате, — человек опасный и дурачить его нельзя —Должно быть, меня подвела память. Мне бы не следовало забывать, что вы очень похожина меня и ничего не делаете без причины. Ну-ка, давайте подумаем, какую картувы можете прятать в рукаве, миссис Гамильтон? Неужели вы могли настолькозаблуждаться, что надеялись услышать от меня предложение руки и сердца?