Удивительное путешествие Помпония Флата - Эдуардо Мендоса

— Печально слышать, что столь молодая и добродетельная женщина успела овдоветь дважды, — молвил я. — Можно подумать, что какой-то сластолюбивый бог прельстился твоей красотой и всеми силами старается не допустить, чтобы смертный…

— То, что ты сейчас произнес, о Помпоний, глупо и жестоко, — с надменным видом перебила меня прекрасная вдова. — Боюсь, что я уделила тебе куда больше времени, чем того требует закон гостеприимства. Прошу тебя покинуть мой дом и забрать с собой тех, кто явился с тобой, кем бы они ни были.

Квадрат находился там же, где я его оставил, и был занят оживленной беседой со служанкой, которой рассказывал потешные истории из своей военной жизни, пока та тряпкой до блеска начищала орла и фасции на штандарте. Они были так поглощены своими занятиями, что при моем появлении даже не подумали их прервать. А вот Иисуса я нигде не увидел. Я стал было расспрашивать о нем, но Квадрат со всей решительностью заявил, что приглядывать за детьми не входит в обязанности воина, закаленного в боях.

— Пожалуй, ты и прав, — согласился я, — но только учти: если с ним что-нибудь случилось, ты ответишь за это своей тупой башкой.

Я вышел в сад, прикинув, что, скорее всего, Иисус предпочел побегать на свежем воздухе, а не слушать бахвальство легионера, но сколько ни искал, не нашел его, и никто не мог мне объяснить, куда он подевался. Слегка обеспокоенный, я снова вошел в дом. Знаменосец продолжал охмурять служанку своим неуемным красноречием. Я проследовал в крытую галерею и там неожиданно столкнулся с красавцем Филиппом, который, одарив меня одной из самых медовых своих улыбок, сказал:

— Мой дорогой физиологический друг, никто не потрудился известить меня о твоем визите, в противном случае я бы немедленно явился, чтобы поприветствовать тебя и предложить свои услуги. Но, возможно, я еще окажусь тебе полезен, ведь ты, как я догадываюсь, что-то ищешь.

— Мне бы и самому хотелось узнать, Филипп, что именно я ищу. Хотя в данный момент я разыскиваю мальчика, в компании которого ты не раз меня видел. Недавно я оставил его у порога, а теперь нигде не могу отыскать.

— Не тревожься, ничего плохого с ним не случилось. Чуть позже мы вернемся к разговору о его местонахождении. А прежде позволь предложить тебе прохладу моей комнаты как знак дружеского расположения, ведь именно так поступил Алкиной, муж многоразумный, когда славный Одиссей, выброшенный на берег нагим и изнуренным, был найден Навсикаей, и так далее и так далее.

И не дав мне времени прервать его болтовню, он взял меня за руку и мягко повел в одну из комнат, дверь которой выходила в перистиль. Внутри царили свежесть и чистота, словно жара и пыль не смели переступить этот порог. Вдобавок ко всему вокруг все дышало неведомым изысканным ароматом, будоражащим чувства. В углу располагался крошечный алтарь со статуей Минервы тонкой работы, из пестрого мрамора. Все прочие предметы отличались роскошью и великолепием. Филипп, увидев мое изумление, улыбнулся и сказал: — Пусть тебя не удивляет, о Помпоний, подобная роскошь в жилище того, кто является всего лишь слугой. Я люблю красоту, а поскольку не обременен семьей и не имею пороков, денег у меня достаточно. Я скопил небольшое состояние и не таю его, как это делают евреи, среди которых показная роскошь и хвастовство почитаются за большой недостаток. Садись и наслаждайся чудесными удобствами, выпей также нектара — он освежит твое тело и смягчит душевные печали.

С этими словами он поднес мне хрустальный бокал, наполненный бесцветной жидкостью, с кружком лимона в виде украшения. Питье оказалось легким на вкус, но возбуждало и пьянило. После того как я сделал несколько глотков и выразил свою благодарность, Филипп вдруг напустил на себя вид серьезный и озабоченный.

— Я не знал, о Помпоний, что накануне ты посетил некий дом на окраине Назарета. Мне стало о том известно не благодаря опрометчивой разговорчивости его дивнокосой хозяйки, но в результате моих собственных расследований, потому что и я был там по причинам, которые тебе, наверно, будет немаловажно узнать.

Он оторвал несколько виноградин от кисти и положил себе в рот, потом продолжил свою речь:

— Эпулон, как всякий человек, наделенный благоразумием и богатством, предусмотрел столь неизбежное событие, как собственная смерть, и оставил распоряжение о кое-какие мерах, которые должны осуществиться, когда его не будет среди живых. В ряду этих мер есть и такие, что касаются женщины, с который ты вчера свел знакомство.

Услышав это, я тотчас вспомнил, как Зара-самаритянка вскользь упомянула о возможной перемене в своей судьбе в связи со смертью покровителя. Я спросил у Филиппа, имеет ли ее обмолвка какое-то отношение к тому, что он сообщил, и он ответил:

— Об этом тебе следует расспросить ее саму. Кроме того, не в моих силах заставить кого-то принять то или иное решение. Самое большее, на что я способен, это дать совет, как поступить с наибольшей для себя выгодой либо, в зависимости от обстоятельств, с наименьшим вредом.

— Твои объяснения ставят передо мной больше загадок, чем что-либо разъясняют. Прошу тебя, Филипп, излагай свои мысли проще.

Прекрасный эфеб взглянул на меня с любезностью, не лишенной иронии, и сказал:

— Не годится философу так бездумно покоряться воле страстей. Не стану отрицать, что и страсти порой превращаются в метод познания, но надо уметь подчинять их разуму. Особенно в делах подобного рода. Под стремительными водами реки нередко таится илистое дно.

— Я привык к водам, зловонным в буквальном смысле этого слова, и, зная, какое действие они производят, позволю себе усомниться, чтобы в смысле метафизическом они были опаснее. В любом случае я благодарю тебя за предупреждение и приму его к сведению. Только хотел бы, с твоего позволения, задать еще один вопрос. Скажи, ты проявляешь внимание к тому, что со мной происходит, по причинам филантропическим либо иного порядка?

— Я всего лишь бедный чужестранец, о Помпоний, и вдвойне чужой в этих землях, где все твердят о том, что они народ, избранный Богом. Поэтому само мое положение заставляет сочувствовать твоей судьбе, хотя, замечу, и не до такой степени, чтобы брать на себя ответственность за нее. Однако, когда эта история придет к своему завершению, я открою тебе секрет, который прояснит основания моих поступков. А сейчас ступай. Твой юный друг, должно быть, ищет тебя, да и времени у вас остается не так уж и много.

И с этими словами таинственный эфеб принялся поправлять свои золотистые локоны перед зеркалом, а я покинул его покои и вышел в перистиль, где тотчас увидел Иисуса, который кинулся ко мне со словами:

— Где ты был? Я давно ищу тебя.

— Несносный мальчишка! Я трудился, чтобы продвинуться в порученном тобою деле. Но объясни, что случилось?

— Обо всем расскажу тебе, когда мы покинем этот дом.

— Ладно.

В прихожей мы увидели спящего Квадрата. Судя по всему, ухаживания его не увенчались успехом. Мы не стали нарушать его громоподобный сон и вышли, никого больше не встретив. Когда мы удалились на некоторое расстояние, Иисус сказал: