Каменный великан - Джеймс Блэйлок

Кто-то сидел внутри куклы и орал на него. Эскаргот вцепился в лодыжку девушки мертвой хваткой. Если они стащат его отсюда, то стащат вместе с Летой. Они разобьются о мостовую, но лучше уж разбиться, чем позволить Лете сгореть заживо.» Тащи!» – крикнул он кукле в лицо, а потом вдруг почувствовал, что летит вниз, сжимая в руке лишь тлеющий башмак.

Эскаргот рухнул в толпу орущих, размахивающих руками людей и несколько мгновений лежал неподвижно, придавленный к земле торсом куклы. Он слышал, как гном изрыгает проклятия и колотит кулаками в стены своей временной тюрьмы. Над головой Эскаргота полыхал рог изобилия. В ослепительном свете он не мог рассмотреть, кто сидит на стуле, но когда обугленные передние ножки последнего сползли в горящую груду хлама, ему показалось, что на стуле вообще нет ничего, кроме полупрозрачного накачанного воздухом пузыря, охваченного огнем. Потом веревки, связывавшие ведьму, упали на сиденье – и стул оказался совершенно пуст.

Внезапно Эскаргот получил возможность двигаться. Он вскочил на ноги, надеясь остаться незамеченным в общей свалке, но увидел прямо над собой наклоненное лицо куклы-гоблина с обгоревшими лохмотьями вместо волос. Кукла потянулась к его горлу руками, сделанными, похоже, из скрепленных проволокой человеческих костей, и на долю секунды, которая ему потребовалась, чтобы оправиться от нового потрясения и дать деру, Эскаргот увидел в разинутом рту гоблина ухмыляющуюся физиономию дядюшки Хелстрома.

Он закричал. Стоявший рядом мужчина схватил его за руку. Эскаргот ударил мужчину по лицу с яростью, порожденной внезапным ужасом, а потом прошмыгнул между широко расставленными ногами куклы и пустился наутек. Он слышал за спиной крики и топот преследователей, когда помчался прочь под покровом благословенного тумана, расталкивая людей, неожиданно выступавших из туманной мглы. Он понятия не имел, куда бежит, зная только, что не собирается останавливаться, пока не добежит дотуда.

За площадью начиналась широкая улица, по которой двигались поредевшие толпы людей, в большинстве своем спешивших ко дворцу посмотреть на праздничный костер. Бегущий человек, понял Эскаргот, привлекает к себе внимание. Лучше не выделяться, лучше перейти на шаг и снова стать частью толпы, а не преследуемым, спасающимся бегством у всех на виду. В любом случае он страшно запыхался. Он мог вернуться на площадь окружным путем и снова раствориться в толпе – никто там понятия не имел, кто он такой; во всяком случае, никто, кроме гнома. Но было уже поздно, и у него пропала охота развлекаться дальше, посему в конце концов он решил разыскать торговца гироскопами, забрать свои сумки и отправиться на поиски крыльца, на котором можно будет провести остаток ночи.

По дороге Эскаргот дважды слышал за спиной торопливые шаги преследователей. В первый раз он метнулся в темный переулок, а пятью минутами позже спрятался за телегой. В обоих случаях по улице стремительно прошагал отряд гномов в форме. Во главе первого, возбужденно тараторя, вприпрыжку трусил мужчина, которого Эскаргот ударил. В середине второго в величественном молчании выступал дядюшка Хелстром, решительно постукивая посохом по мостовой.

По всей видимости, дела Эскаргота обстояли хуже, чем казалось на первый взгляд. Преступление, которое он совершил, вмешавшись в обряд жертвоприношения, определенно считалось более тяжким, чем можно было подумать; либо же гном действительно пользовался влиянием, чем и похвалялся две недели назад на лугу.» Мерзкие крысы «, – думал Эскаргот, тайком пробираясь к речным воротам. Он рассчитывал ненадолго задержаться в Городе-на-Побережье и вот, спустя неполных десять часов с момента прибытия сюда, уже вынужден спасаться бегством. Какой же он дурак, что продал лошадь! Но он и думать не думал, что захочет быстро покинуть город. Он мечтал о приятном пешем путешествии по побережью, а не о паническом бегстве от местных стражников.

Эскаргот плохо ориентировался – знал только, что идущая вдоль берега дорога ведет к речным воротам. Поэтому пока он шел глухими улочками и переулками, спускавшимися к океану или заливу, он двигался в более или менее верном направлении. Темнота и туман в кои-то веки стали его союзниками; и, подумав об этом, Эскаргот испытал известное облегчение при мысли, что слепая старуха больше не появится перед ним во мгле, что она сгорела дотла в погребальном костре.

Насколько он понимал, проблема состояла в том, что он безоговорочно поверил в возможность обрести свободу в движении к некоей цели – в возможность разорвать все связи с другими людьми, отправившись в странствие. Но здесь он определенно заблуждался. Эскарготу удалось оставить далеко позади Твомбли – по крайней мере большую часть оного, – но он всего лишь еще глубже завяз в темных делишках дядюшки Хелстрома.

Он мог бы надеяться на лучшее единственно в том случае, если бы сразу двинулся в противоположном направлении. Если бы он отправился из Твомбли вверх по реке, дядюшка Хелстром скоро превратился бы в смутное воспоминание и Эскарготу не пришлось бы убегать от погони по ночным улицам, словно преступнику. Значит, он уберется отсюда сейчас же: будет идти по прибрежной дороге ночами, а днем спать, пока неделю спустя не окажется во многих милях от Города-на-Побережье. Все казалось яснее ясного – все, кроме одной вещи: затравленного выражения, которое он увидел в глазах Леты, когда она бросилась в окутанный туманом переулок, убегая – от чего, от кого? Представлялось совершенно очевидным, что она превратилась в слепую старуху, но почему дядюшка Хелстром возглавил погоню за ней? Эта таинственная история вызывала слишком много вопросов, чтобы Эскаргот вполне успокоился.

Но он же не следователь, верно? У него нет ни малейшего желания разгадывать эту тайну. Дать тягу отсюда – вот самое разумное. Если он поглубже сунет нос в дела странного дядюшки Хелстрома, то, вполне вероятно, сам останется с носом. Лета ли, не Лета – ему самое время двинуться дальше. Да, он хотел бы вернуть свои шарики, тем более что они, похоже, действительно представляют большую ценность, как и утверждал лживый дядюшка Хелстром. Но они не стоят двух месяцев заключения в тюрьме гномов. И вполне возможно, все они давно расплавились в кипящем котле, превратившись в некий кровяной суп.

Засунув руки в карманы, Эскаргот прогулочным шагом вышел из кривого узкого переулка на Хай-стрит всего в квартале от прибрежной дороги. Он два часа бродил по лабиринтам городских улиц. Настала пора забрать вещи и сматываться; до рассвета осталось слишком мало, чтобы ложиться спать. Туман рассеялся, и с залива потянул легкий ветер; над морем взошла луна и сияла теперь среди россыпей звезд, словно опал меж алмазов. Повсюду спали люди – на скамейках и лужайках, на телегах и ступеньках крылец. На тротуарах по-прежнему во множестве лежали товары торговцев, но теперь накрытые скатертями, газетами и одеялами, призванными укрыть вещи от влаги и любопытного взгляда запоздалого прохожего. Изредка навстречу Эскарготу попадались люди, в основном подвыпившие, и он всякий раз отступал в густую тень, уступая дорогу, и ждал, когда шаги стихнут в отдалении, прежде чем снова выйти на середину улицы.

Впереди возвышалась северная стена с речными воротами. Перед ними на стуле ссутулившись сидел спящий стражник; шляпа свалилась у него с головы, секира стояла рядом, прислоненная к дощатому полотнищу ворот. Вокруг царила тишина. Эскаргот увидел торговца гироскопами, который лежал возле дорожного сундука со своими приборами, служившего защитой от морского ветра и лунного света. Рядом с ним лежали сумки Эскаргота. Будет несложно взять их и уйти.