Шарманщик - Виталий Вавикин

Новый лифт рванул вверх с такой скоростью, что у Натана заложило уши. В кондоминиуме было тихо и свежо, даже шепота кондиционеров – и того было не слышно. Натан налил себе выпить, сел в кресло. Копир стоял посреди комнаты и не двигался. Что-то в нем определенно было не так.

– Разденься, – велел ему, вернее, ей, Натан.

Платье зашелестело статическим электричеством и упало к ногам. Обнажившееся тело было молодым, но отнюдь не идеальным. «Ну точно – брак! – подумал Натан. – Хотя так даже лучше, больше похоже на настоящего человека».

– Знаешь, – сказал он копиру, – у меня когда-то была девушка… – он прервался, различив в своих словах оттенок гордости, но вслед за смехом пришла грусть. – Все это неважно, – сказал Натан. – Даже если ты не копир, а настоящая девушка, которой промыли мозги в этой чертовой лаборатории. Все это не имеет никакого значения…

* * *

Ночь. Селеста стоит в дверях детской и смотрит на Джейкоба. Он спит. Такой молодой. Такой невинный. Щенок, которого она подарила ему, подрос и спит на полу рядом с кроватью ее сына. Сын… Это слово почему-то совсем не удивляет Селесту. Любить мужчину – это одно, а любить ребенка – это совершенно другое. Любить и знать, что он умрет раньше тебя, став старым и дряхлым. В одном из отчетов Фрая о копирах она как-то прочитала, что при массовом производстве планируется корректировать их ДНК таким образом, чтобы сердце изнашивалось чуть быстрее, чем остальные органы. Обширный инфаркт, и никакой тебе старости.

– Я не хочу, чтобы он умирал, – говорит Селеста Павлу. – Я не вынесу, если он умрет.

Они лежат в постели. Старые, но все такие же влюбленные. «Странно, – думает Селеста. – Почему в этой жизни, получая одно, мы неизбежно должны потерять что-то другое? Карьера, Павел… Нет. Он не поймет. У него где-то есть дочь и, наверное, уже внуки. Здесь мы всегда будем по разные стороны. Всегда».

Селеста встает с кровати, находит пачку сигарет. Она не курила уже лет десять, но сегодня ей почему-то наплевать на все эти запреты и ограничения. Что стоит одна бессонная ночь в клубах сигаретного дыма по сравнению с тем, что ей предстоит вынести?! Джейкоб умрет у нее на руках, и она ничего не сможет сделать… Пальцы проворачивают колесо зажигалки. Кремень выбивает искры. Желто-синее пламя пожирает табак и бумагу. Мир сжимается до крохотного человечка в детской. Такой большой одинокий мир. Такой большой несовершенный мир…

* * *

Встреча с Фраем не запланирована. Павел проходит мимо охраны. Снаружи лаборатория больше напоминает военную базу, но когда что-то было по-другому? Доктор предлагает выпить, словно чувствует царящее напряжение. На огромном мониторе, имитирующем окно, меняются фотографии костров и водоемов.

– Странно, правда? – говорит Фрай. – Испокон веков людей завораживает вид огня и воды, хотя наша стихия земля. Наверное, это у нас в крови – тянуться за тем, чего мы не можем достать.

– Наверное, – говорит Павел.

Он старательно отводит глаза, не желая встречаться с доктором взглядом, и ждет, когда доктор сам спросит его о Джейкобе. Но доктор не спрашивает. Все понимает, но не спрашивает.

– Селеста очень привязалась к мальчику, – говорит Павел.

– Я понимаю.

– И я тоже, – говорит Павел, и Фрай кивает.

На мониторе горящие здания сменяют фотографии наводнений. Целые города покрыты водой, целые кварталы охвачены огнем.

– Вы можете как-то остановить процесс старения? – спрашивает Фрая Павел.

– Исследования ведутся очень медленно.

– Я понимаю.

– Может быть, через пару лет, если проект разрешат…

– Понимаю, – Павел смотрит на доктора. – Вы ведь знали, что так будет, не так ли?

– Думаю, вы тоже знали, – говорит Фрай и переключает монитор в режим наблюдения за базой. Десятки маленьких экранов охватывают сотни человек. – Именно для этого мы все и работаем.

– Да, – говорит Павел.

Сотни людей мелькают перед глазами. Сосредоточиться ни на чем невозможно. Кажется, что все эти люди напоминают лишь об одном – о маленьком мальчике по имени Джейкоб…

– Если проект утвердят, есть ли шанс, что вы сможете помочь ему? – спрашивает Павел.

– Шанс есть всегда, – говорит Фрай, а на мониторе уже тысячи людей идут по улицам Акрида, миллионы жизней, миллиарды… Голубая планета со спутника выглядит крохотной и беззащитной. – Это как огонь и вода, – говорит Фрай. – Ты думаешь, что управляешь ими, но на самом деле они управляют тобой. И так всегда…

Клюв цапли хватает толстую лягушку. Раш прицеливается. Болота. Тишина. Влажность. Даже ветра нет, который обычно раскачивает камыш. «Это не к добру», – думает Раш. Цапля ни о чем не думает. Цапля глотает лягушку, и Раш видит, как лягушка проваливается по длинной шее в желудок. «Ба-бах!» Раш раздвигает ряску, пробираясь к обезглавленной цапле. Он препарирует ее в застоявшейся протухшей воде. Лягушка жива. Раш держит ее на раскрытой ладони, и кровь с его рук капает в болотную жижу….

Как-то после войны одна женщина сказала ему, что ей нравятся лилии. Раш вспомнил лягушку и цаплю. Женщина не была цаплей, скорее, лягушкой. Холодной, безразличной лягушкой, которая заснет, как только придет зима, и не додумается надеть пальто, даже если лето никогда не наступит. Ей наплевать. Лишь бы кто-то лежал рядом и грел ее. Холодная, отвратительная лягушка…

Раш отрывается от записей и смотрит на Анну. «Нет, она не похожа на лягушку, – думает он. – И на цаплю она тоже не похожа. Ведь у цапли нет головы, а у этой голова, вроде, на плечах. – Юбка Анны сползает с колен. – А вот ноги как у цапли, – подмечает Раш. – Зато волосы рыжие. Не черные. И глаза голубые. У азиатов никогда не бывает голубых глаз. Настоящих глаз, а не тех имплантатов, которые рекламируют каждый вечер на спортивных каналах, словно спортсменам без имплантатов уже никуда. Сначала допинг, теперь имплантаты. И еще этот Хэнзард со своими чихуахуа! Как можно убить электронную собаку?! Можно, конечно, обвязать вокруг шеи оголенный провод и воткнуть в розетку, но вряд ли Хэнзард додумается до такого».

– Что вы писали, когда я вошел? – спрашивает Раш Анну.

– Заполняла гарантию на собаку вашего коллеги.

– Заполнили?

– А должна?

– Нет, – Раш смотрит на нее и спрашивает, какие цветы ей нравятся.

– Я не знаю.

– А животные?

– Не знаю.

– Мне нравятся лягушки, – говорит он. – Я даже как-то раз спас одну.

– Спасли?!

– Да, цапля проглотила ее, а я вспорол цапле брюхо и освободил лягушку.

– Мерзость какая.

– Вы бы предпочли, чтобы цапля съела лягушку?

– Я не знаю.