Голая экономика. Разоблачение унылой науки - Чарльз Уилан

В долгосрочной перспективе созидательное разрушение – это огромная позитивная сила. Плохо в нем лишь то, что люди оплачивают свои счета вовсе не в будущем. Сотрудники ипотечной компании, как правило, очень хорошо умеют убеждать нас в том, что нам необходимо платить по счетам каждый месяц. Когда закрывается завод или отрасль выдавливается из бизнеса конкурентами, могут пройти годы или даже целое поколение сменится, прежде чем пострадавшие работники и сообщества восстановятся. Любой, кому приходилось путешествовать на автомобиле по Новой Англии, видел заброшенные или явно редко используемые фабрики – печальные памятники тех дней, когда Америка еще производила текстиль и обувь. Можно также проехать через городок Гэри в Индиане, где растянувшиеся на многие километры ржавеющие сталелитейные заводы служат нам напоминанием о том, что это место не всегда было знаменито исключительно тем, что в нем совершается больше убийств на душу населения, чем в любом другом американском городе.

В условиях конкуренции кто-то всегда проигрывает, что позволяет объяснить, почему в теории мы принимаем ее всей душой, а на практике нередко с горечью и обидой выступаем против. Мой однокурсник вскоре после окончания колледжа работал на одного конгрессмена от штата Мичиган. Ему не разрешали ездить на работу на своем японском автомобиле, не говоря уже о том, чтобы парковать машину на парковке, зарезервированной его боссом-конгрессменом. Этот конгрессмен почти наверняка сказал бы вам, что он обеими руками за капитализм. И он, конечно же, свято верит в рынки – но только не тогда, когда оказывается, что японская компания выпускает более качественные и дешевые автомобили; в этом случае его сотруднику, купившему такую машину, придется ездить на работу на метро. (При этом, я убежден, американские автопроизводители были бы гораздо сильнее в долгосрочном плане, если бы им пришлось работать в условиях настоящей международной конкуренции, вместо того чтобы во времена первой волны японского импорта, в 1970-е и 1980-е годы, сидеть под крылышком политиков.) В этом нет ничего нового: конкуренция горячо приветствуется только тогда, когда в нее вовлечены другие. В период промышленной революции английские ткачи, жившие в сельской местности, обращались с петициями в парламент и даже сжигали текстильные фабрики, пытаясь помешать механизации. Но разве сегодня мы жили бы лучше, если бы они преуспели в этих попытках и по-прежнему ткали ткани вручную?

Если вы предлагаете более эффективную модель мышеловки, люди протопчут тропинку к вашей двери; если вы изготавливаете мышеловку по старому образцу, значит, скоро вам придется увольнять работников. Этот факт помогает объяснить неоднозначное отношение к международной торговле и глобализации, к безжалостным сетям розничной торговли вроде Wal-Mart и даже к некоторым видам технологий и автоматизации. Конкуренция также ведет к некоторым интересным политическим компромиссам. От правительств постоянно требуют помощи компаниям и отраслям, оказавшимся из-за конкуренции в трудной ситуации, и защиты их работников. Однако многие меры, позволяющие уменьшить страдания, причиняемые конкуренцией, такие как предоставление финансовой поддержки компаниям или создание преград, осложняющих им увольнение рабочих, тормозят созидательное разрушение либо вовсе его останавливают. Как говорил мой тренер по футболу в младших классах средней школы, «без боли не бывает победы».

Со стимулами связан еще один важный момент, который значительно осложняет жизнь тем, кто вершит государственную политику: перераспределять деньги богатых в пользу бедных, как правило, чрезвычайно трудно. Конгресс может принимать соответствующие законы, но богатые налогоплательщики тоже не бездействуют. Они делают все, чтобы по мере возможности избежать налогов: перемещают деньги со счета на счет; инвестируют их в проекты, защищающие доходы, или в крайнем случае переводят капиталы под другую юрисдикцию. В годы моего детства Бьорн Борг был королем тенниса, и правительство Швеции обложило его доходы налогом по предельно высокой ставке. Борг не стал ни лоббировать шведское правительство, добиваясь снижения налогов, ни писать пламенных статей о роли налогов в экономике. Он попросту переехал жить в Монако, где бремя налогов существенно легче.

Во всяком случае, Борг до сих пор играет в теннис. Налоги создают мощный стимул для уклонения от них или сокращения видов деятельности, ими облагаемой. Получается, что в США, где значительная часть бюджетных поступлений обеспечивается подоходным налогом, высокие налоги не способствуют… доходной деятельности? Действительно ли люди в зависимости от налоговых ставок прекращают работать либо начинают работать больше и усерднее? Да, особенно если речь идет о работающем человеке из семьи, в которой есть другой главный кормилец. Не зря колумнист Вирджиния Пострел, пишущая об экономике для New York Times, утверждает, что налоговые ставки представляют собой проблему феминистскую. Из-за «налога на брак» второй работающий член семьи с высоким доходом, которым чаще оказывается женщина, уплачивает в виде налогов в среднем 50 центов с каждого заработанного доллара, что очень сильно влияет на решение о том, стоит ему работать или лучше сидеть дома. Пострел пишет: «Такая налоговая система, неадекватно наказывающая замужних женщин за желание работать, искажает их личные предпочтения. Отбивая у женщин желание заниматься работой, приносящей высокие доходы, эта система снижает общий уровень жизни». В подтверждение своих слов она приводит весьма интересные данные. В результате налоговой реформы 1986 года предельные ставки налога для женщин с наиболее высокими доходами были снижены сильнее, чем для женщин, зарабатывавших меньше, а это означает, что первые столкнулись с намного более резким сокращением сумм, вычитаемых государством из их зарплаты. Отреагировали ли эти женщины на это иначе, чем те, которые не получили такого же крупного снижения налоговых ставок? Да, их присутствие в структуре рабочей силы выросло в целых три раза[47].

Подобный эффект высокие налоги оказывают и на компании. Высокие налоги снижают их доходность от инвестиций, создавая тем самым меньше стимулов инвестировать в заводы, научные исследования и другие виды деятельности, способствующие экономическому росту. Мы в очередной раз сталкиваемся с неприятным компромиссом: повышение налогов ради обеспечения щедрыми благами обездоленных американцев нередко одновременно отбивает у компаний желание делать продуктивные инвестиции, которые со временем могли бы улучшить жизнь тех самых малоимущих слоев населения.

Если налоговые ставки слишком высоки, люди и фирмы нередко уходят в так называемую теневую экономику и в результате явно нарушают закон, полностью избегая налогов. Скандинавские страны, в которых реализуются щедрые государственные программы, финансируемые за счет высоких предельных налоговых ставок, в свое время пережили резкое разрастание черного рынка. По оценкам специалистов, теневая экономика в Норвегии выросла с 1,5 процента от ВВП в 1960 году до 18 процентов в середине 1990-х. Обман налоговых органов довольно просто превращается в своего рода порочный круг. Чем больше людей и компаний уходят в подпольную экономику, тем сильнее нужно повысить налоговые ставки для всех остальных, чтобы обеспечить прежний уровень поступлений в бюджет. А более высокие налоги в свою очередь приводят к уходу людей и компаний в теневую экономику, и так далее[48].